– Аллах акбар, – проворчал Краев.
Они вылезли из машины, огляделись и зашагали к мёртвому
заводу, к пролому в его стене. Дорогу Рубен явно знал – уверенно пробирался среди
ковылей, залежей мусора и обломков бетона. С его лица на глазах пропадало всё
суетное, поверхностное, сиюминутное. Он готовился. К поединку.
Внутри ограды, когда-то наверняка бдительно охранявшейся,
было попросту жутко. Тоже декорации, только не для боевика, пусть и с этакой
чертовщинкой, – это место можно было за деньги сдавать для съёмок
полновесного хоррора. Или модного жанра «посткатастрофы». О том, что «было» лет
через десять после того, как президентский внук случайно нажал на красную
кнопочку. Покосившиеся стены, чёрные провалы разбитых окон, непомерно
разросшиеся, не иначе мутировавшие от радиации, крапива и лебеда… Лишь густо
краснел, будто со стыда, чудом сохранившийся пожарный щит. Может, ему было за
державу обидно?
– Сюда.
Рубен миновал проржавевший скелет подъёмного крана, и они
шагнули в новые декорации, на сей раз – для фильма про мафию. Просторный цех
изнутри напоминал судовой трюм, где киношные злодеи любят покупать и продавать
крупные партии наркотиков: ржавый металл набора, колонны света сквозь люки в
палубе-крыше… Пришли, что ли? Оказывается, ещё нет.
Рубен взялся за обычный с виду обломок, валявшийся на полу,
Краев схватился за другой конец… Бетон, оказавшийся по весу отнюдь не бетоном,
легко сдвинулся в сторону. Обнаружилась крышка люка, подозрительно смахивавшего
на канализационный. Краев успел мысленно смириться с тем, что придётся лезть в
декорации для постсоветской чернухи – вонь, крысы, дерьмо… Однако ошибся.
Узкий, тускло освещенный коридор вывёл их с Рубеном прямым ходом на съёмки
гонконгского боевика о подпольном турнире по кумите. Недоставало только
молодого Ван Дамма, а так всё было в порядке. В центре зала, круглого, точно
арена, сидел на стульчике благообразный старик, напротив, по диаметру,
виднелись двое амбалов. Один – с голым мускулистым торсом, на редкость
впечатляющим, сплошь в вязи татуировок. Да не каких-нибудь примитивных
зоновских партаков, призывающих резать актив и мстить прокурору. Краев
вгляделся и понял, что лицезреет древнюю тайну. Какую?..
«…Ты не должен ни о чём меня спрашивать, просто прими как
данность всё, что увидишь…»
Ох, Рубен. Всё предусмотрел.
Рубен между тем спокойно и деловито раздевался по пояс. И –
надо же! – у скромного армянина из хорошей интеллигентной семьи,
зарабатывавшего на хлеб маляром в автосервисе, обнаружился торс нисколько не
хуже, чем у татуированного амбала. Краеву расхотелось высматривать молодого Ван
Дамма, он понял, что сейчас действительно увидит нечто похлеще любого
голливудского зрелища. Только не компьютерное, а настоящее и живое.
– Сейчас тебя позовет арбитр, – вполголоса
предупредил Рубен. – Если ты ему понравишься, он даст тебе ритуальный нож,
и ты принесёшь его мне. Если не понравишься, значит, буду биться без ножа…
– Я вообще-то лопатку принёс, – так же тихо
обнадёжил его Краев. – Малую сапёрную… заточенную по уму…
Лично он придерживался мнения, что с подобной лопаткой было
в самый раз против любого ножа.
– Спасибо, сирели, – мягко улыбнулся Рубен. –
Слышишь, колокольчик звонит? Иди к арбитру.
Колокольчик вправду звонил. Идя через зал, Краев вспомнил
школьный последний звонок, произведение Хемингуэя и современный Новый год с его
неизменным «Jingle bells». Ну правильно, где же в России русских песен найти…
Бог его знает, что в нём могло понравиться или не
понравиться арбитру… Подойдя, Краев поклонился, как полагалось кланяться
сэнсэю: с полным доверием, потупив глаза.
[76]
Услышал одобрительное хмыканье, поднял голову и увидел
старческую руку, протягивавшую ему рукоятку ножа.
«Понравился, – обрадовался Краев, принял нож и, сразу
перестав чувствовать себя ряженым дураком, понёс его Рубену. – Ох и ни
хрена же себе…»
У него отпали последние сомнения в звериной серьёзности
происходившего. Тут совершалась не ролевая игра с её условно травмобезопасными
пластиковыми мечами и резиновыми секирами. В ладони у Краева покоился мощный,
идеально сбалансированный кинжал с бритвенно-острыми лезвиями. Человеческая
рука – не спектральный анализатор, но, право же, было в зримом качестве металла
нечто такое, что Краев со всей определённостью понял: этот клинок его
разрекламированную лопатку пустил бы на железную стружку. Притом нисколько не
затупившись.
Оружие, предназначенное резать и колоть, не имело ни намёка
на гарду.
[77]
Наверное, чтобы было ещё веселее. Ритуал есть
ритуал!.. Краев в этом кое-что смыслил. Знал, в частности, с какой такой
радости скульпторы и художники предпочитают изображать наших геройских солдат
не в плащ-палатках и не в бронежилетах, а с голыми торсами, плюя, в общем-то,
на сермяжную правду, и это не оскорбляет наш глаз…
…Всё правильно, но лично он предпочёл бы, чтобы Рубен вышел
взывать к Высшей Справедливости хоть как-нибудь защищённым. Ну, если не
мифриловая кольчуга а-ля дедушка Толкин, то хоть плащ там, шляпа, перчатка…
[78]
Как говорится, на Бога надейся, а сам к берегу выгребай. Бой
на ножах
[79]
– та ещё лотерея…
Он отдал Рубену нож и едва не спросил учёного-гуманитария,
умеет ли тот с ним обращаться. Хорошо, что не спросил. Посмотрел, как Рубен
взял его в руки, и сразу понял – умеет. Вот он кинул его из ладони в ладонь,
сделал перевод…
[80]
Снова зазвонил колокольчик, и Рубен улыбнулся с какой-то
детской простотой:
– Ну всё, брат, рок-н-ролл… Смотри, не перепутай
зелёное с красным, а красное с коричневым… Поехали!
И не спеша, вразвалочку двинулся на середину. И пока Рубен
шёл, с ним случилась метаморфоза. Потрясённый Краев увидел даже не падишаха в
изгнании. Поднимай выше! Осанка Рубена приобрела царственность, которой не даст
ни одна корона на свете, у него захотелось немедленно попросить воинского
благословения, и непременно на очень правое дело. Чёрные с благородной проседью
волосы сами собой собрались в пучок, на торсе выступила вязь татуировки ничуть
не менее сложной, чем у противника… Тут Краев испытал озарение и понял, что в
действительности татуировка существовала на теле Рубена всегда, просто сейчас
ей было позволено себя показать…
