Снова пошли по лестнице, теперь уже наверх, в гусевские
апартаменты. Там было все по-прежнему – скучно. Неслышно работал кондиционер,
мерно постукивали часы, на экране ноутбука, оставленного на столе, менял
красивые пейзажи скринсейвер.
– Присядь, Олег. – Гусев помолчал, прокашлялся,
глянул исподлобья. – В общем, так. Тебе в больницу надо, в стационар. С
направлением помогу…
Взгляд у него был какой-то бешеный, затравленный, полный
безысходной тоски, чувство собственной беспомощности явственно читалось в нём.
– Постой-ка, Вася, постой, – нахмурился
Краев. – Хорош туман напускать. Давай колись, что там у меня в башке
высветилось. В обморок небось не грохнусь. – Васька открыл рот, но Краев
поднял руку. – И про врачебную этику ты мне не втирай! Я на эту вашу этику
ещё в Афгане положил, когда мне ногу штопали без наркоза… Ну, не тяни, режь!
– Режь… – угрюмо сгорбился Гусев. – Если бы!
Опухоль у тебя. В мозгу. Неоперабельная. Нету на сегодняшний день таких
технологий. Современная медицина может только до некоторой степени продлить
тебе жизнь и уменьшить боли. В условиях стационара…
«Вот так. Вот оно и случилось. То самое, о котором все знают,
что оно однажды произойдёт, но – не прямо сейчас, не здесь, не со мной…»
– И сколько у меня… ещё времени? – ощущая странное
спокойствие, поинтересовался Краев. – В смысле, не до полного конца, а
пока меня ещё не полностью скрючит?
«Тьфу ты, блин, говорить уже разучился…» На самом деле, если
хорошенько разобраться, он знал это давно. Может, подсознательно, но – знал.
«Все там будем. Рано или поздно. Важно только – как…»
– Думаю, месяца три-четыре, максимум полгода, –
буркнул Гусев. Правду говорят умные люди: никогда не берись лечить
родственников. И близких друзей. – Точней не скажу. Одно знаю определённо:
прогноз самый неблагоприятный. Так насчёт больницы…
– Ага, – сказал Краев. – Щас. Малой скоростью
в небеса, как капуста на овощебазе? – Краев, как и всё их с Гусевым
поколение, в своё время изрядно отработал на тех самых овощебазах, и однажды
его поразило зрелище: кочан, с одного конца уже гнивший и невыносимо
смердевший, как способна смердеть только гнилая капуста, с другого ещё пытался
выпускать корешки из срезанной кочерыжки. – Не, Вась, то есть спасибо,
конечно… Но как кочан – не хочу…
«Вот сука судьба. В бэтээре горел, в засады попадал, на мины
наступал – и ничего, жив остался…»
– Ладно, – быстро посмотрел на него Гусев, сел,
принялся выписывать рецепты. – Вот это каждый день. Вот это в момент
приступа боли. Вот это…
– А знаешь, Вася, что интересно, – неожиданно
усмехнулся Краев, – где-то я читал, будто рак мозга – профессиональный
недуг шахматистов. А я шахматы терпеть не могу…
– Дурак!!! – прорвало Гусева, да так, что «Паркер»
затрясся и запрыгал в руке. – Клоун тряпичный, шут гороховый!.. Я ему о
жизни и смерти, а он шутки мне шутит!.. – Гусев запнулся, помолчал,
скрипнул зубами. – В общем, если станет совсем хреново, звони… Попытаюсь
хоть что-нибудь…
«Если, – мысленно передразнил его Краев. – КОГДА…»
Вслух он сказал:
– Слушай, там небось денег надо… За агрегат, за осмотр…
– Вот я и говорю: дурак, – не то чтобы обиделся,
просто констатировал Гусев. – Катись. – И уже в спину ему тихо
пробурчал: – А Ленка, задрыга, того не стоила…
«Сходил, называется, с одноклассником повидался, –
точно заведённый, твердил Краев по дороге домой. – Сходил, называется…»
Всё-таки его понемногу начинало колбасить. Страшно это,
когда впереди – ничего. Совсем ничего. Грамотные небось, телевизор смотрим,
книжки почитываем… Знаем, что опухоль мозга – это беспросветные муки и паралич,
потом слепота и угасание разума. Будущее отменяется.
«…А значит, живи настоящим. Совершенно свободно, вне всяких
законов, традиций и предрассудков. Всё равно терять нечего, а значит, нечего и
бояться. И некого…»
– Смирно, – подошёл Краев к зябнувшему на
перекрёстке гаишнику. Резко спросил: – Фамилия?
– Инспектор дэпээс гибэдэдэ гувэдэ старший прапорщик
Козодоев… – автоматически ответил тот, после чего спохватился: – А вы
сами-то, гражданин, кто будете, а? Кто? Что? Хрен в пальто? А ну стоять! А ну
документ покажь! А ну…
Краев удалился – раскованно, безбоязненно и безнаказанно.
Только на душе почему-то стало противно.
«Может, окружить себя, по совету Булгакова, рьяными
собутыльниками и хмельными красотками? Да и прожигать, что осталось от жизни,
сколько хватит денег, энтузиазма и сил?..»
Ещё противнее, чем вытаскивать фигу из кармана перед
несчастным гаишником.
«Или удариться в благочестие, истинно уверовать, совершить
паломничество к святым местам и вот там, где-нибудь в тернистом пути…»
Он представил себе эту картину, и его замутило.
«А что, если форсировать события и не затягивать решение
вопроса? – Краев усмехнулся, впрочем невесело. – Нет, не дождётесь. Я
ещё с поля боя не удирал, в штаны наложив. Если уж воевать, то до конца.
Постой, постой…»
От внезапной мысли он даже остановился – ну да, всё
правильно, воевать нужно до конца.
«Так. Поеду в Пещёрку. К этому чёртову монастырю, или что он
на самом деле такое. И буду, сколько хватит сил, писать эту чёртову книгу. Хоть
перед занудой совестью в грязь лицом не ударю…»
Ну а уж когда припрёт – можно и уйти. Выбрав местечко
подальше от людского участия. Там, в болотах, подобных местечек небось…
Песцов. Крысид и ностальгия
– Ну, давай, моя девочка, давай. – Песцов
посмотрел на термометр, качнул головой и придвинулся поближе к крысе. –
Ну, давай уже, время пришло…
Крыса была большая, серая и не просто дохлая, а очень дохлая.
Она висела вниз головой. Вот уже три дня висела на змеевике в ванной. Вносила
свой посильный вклад в мокрое дело. Только вот что-то плохо вносила. Кажется, и
температура соответствовала, и влажность, и сроки… а толку ноль. Ну и как
прикажете идти на мокрое дело, когда всё так сухо?
Песцов сокрушался и был близок к отчаянию, ему хотелось
надавить на крысу – в буквальном смысле, не в переносном. Он удержался, давить
было нельзя, ибо законы мироздания неумолимы. Всё должно совершиться само, в
гармонии, без насилия над природой. Иначе толку не будет, а будет эрзац,
выдаваемый за достижение прогресса.
Он окончательно решил отлучиться из ванной, где просидел
почти безвылазно последние семь или восемь часов, когда ЭТО всё же свершилось.
Уже взявшись за ручку двери, Песцов оглянулся и увидел, что на носу крысы стала
набухать большая мутная капля.
Быстрым движением подхватив давно приготовленный пузырёк, он
сосредоточился и начал считать. Раз! – шлёпнулась в древний
фотографический лоток первая капля. Два! – упала следом вторая. Точно
вписавшись в паузу, Песцов поднёс пузырёк и принялся собирать то, что ему было
нужно. Кадаврин, трупный яд. Субстанцию столь же мало изученную, сколь и
добротно проверенную. Буквально в веках. Набралось немного, чуток на донышке, но
этого должно было хватить на всех. И ведь никакая экспертиза не определит,
сколько бы ни старалась. Ну почему, когда кого-то сживают со света и
разгорается очередной шпионский скандал, средства массовой информации
принимаются жонглировать невыговариваемыми названиями ядов и радиоактивных
веществ?.. Кто будет городить огород и давать повод для сплетен, когда есть
безошибочные народные средства…
