– Ну вот и умница, вот и молодец, – похвалил
Песцов крысу. И с чувством, нисколько не юродствуя, завернул в фольгу. –
Сослужила службу, родная. Уж ты извини…
Затем поставил в холодильник яд, вымыл в ванной стену и пол
и покатил на «Мерседесе» к морю. Там, на намытом берегу залива, расположился
парк Ленина. Плохонький, одичавший, но со всеми приличествующими аксессуарами:
памятником вождю, Пионерским прудом и аллеей Коммунаров. В десятке шагов от
этой аллеи сплошным куполом поднимались заросли густого шиповника, донельзя
плотные и колючие. Здесь Песцов присел на корточки, выкопал садовой лопаткой
ямку и предал земле покойную крысу. Это была его личная традиция, важный, как
он всерьёз полагал, компонент будущего успеха. Во всяком случае, назад Песцов
шёл тихий и умиротворённый, настраиваясь на результат.
Прочие реалии не радовали.
Надежда Константиновна не преминула, напомнила в который уже
раз: «Ты, голубь, так и знай, о стрельбе сразу забудь. О всяких там
ноктовизорах – тоже. Фонарик светить, может, и будет… примерно как гнилушка
лесная. Так что, касатик, колюще-режущее…»
Вот такая нынче ведьма пошла. Технически подкованная. Даром
ли двадцать первый век на дворе.
«Ладно, колюще-режущее так колюще-режущее…» Въехав на
территорию гаражей, Песцов миновал вахту и мойку, повернул налево и остановился
у бокса под номером семь. Открыл замки, распахнул ворота, включил свет… Гараж
был бетонный, просторный, а главное, с вместительной ямой-кессоном под досками
пола. Картошки можно заложить хоть самосвал. Только Песцов, ежу понятно, там
держал отнюдь не картошку.
Надев перчатки, он первым делом приступил к ревизии
арбалетов. Коллекция у него имелась богатая… Один с двадцати метров пробивал
трёхмиллиметровый стальной лист, то есть мог прошить не только борт «Жигуля».
Другой отличался скорострельностью, позволяя всадить за минуту десяток стрел в
мишень с открытку величиной. Песцов задумчиво погладил «девастатор», взвесил на
руке «сафари-магнум», «профессионал»…
«Нет, – решил он, – возьмём, пожалуй, вот это».
«Вот это» – был штучный, сделанный на заказ экземпляр. Всё в
этой машине соответствовало последнему слову техники: композитные дуги, прицел,
предохранитель, надёжнейший спуск. А уж болты…
[84]
Восьмидесятиграммовые, со спиральным остриём, бритвенно-острые. Причём
сделанные из особого сплава, почти мгновенно корродирующего в солёном растворе.
Сиречь в крови.
Метательное оружие составляло личную инициативу Песцова.
Будем надеяться, ненаказуемую. Выбрав арбалет, он занялся оружием рекомендованным,
колюще-режущим: выбрал титановую, на манер малой сапёрной, лопатку с волновой
заточкой, клинок вроде мачете, с незаметными глазу алмазно-прочными зубчиками
на лезвии и «летающий» – ох, ностальгия! – спецназовский нож, таивший в
себе могучую пружину. Остальные сборы были рутиной. Одежда, обувь, ещё кое-что
по мелочи… У него оставалось часов пять на то, чтобы поспать перед трудовой
ночью, и он не собирался терять ни минуты.
Варенцова. Ретроспектива 1
Жара пришла в столицу решительно и бесповоротно. Кремлёвские
звёзды в вышине истекали рубиновым свечением, «дышал» под ногами асфальт, народ
стоически прел в кроссовках и «варёных» заокеанских штанах. Воздух был тяжёл,
плотен и наполнен бензиновым угаром, чувствовалось, что дело кончится грозой, но
когда – один Бог знает.
В Москве есть улицы, есть проспекты и переулки и есть шоссе.
Одно из них называется – шоссе Энтузиастов. Как вы думаете, любезный читатель,
почему? Что представляется вам при слове «энтузиасты»? Правильно, тайга,
гитара, палатки, новое месторождение, Байкало-Амурская магистраль… А вот и
неправильно! Указанное шоссе есть не что иное, как переименованный Владимирский
тракт. Энтузиасты же – в данном случае революционеры, которых жестокий царизм
гнал на каторгу в кандалах…
Правда, стройная девушка, что весело топала по городскому
шоссе, подходила скорее под первое, более привычное определение энтузиаста. Она
только что сдала первый госэкзамен – научный коммунизм – и чувствовала себя без
пяти минут молодым специалистом. Который совсем скоро отправится по
распределению куда-нибудь далеко. Туда, где кончается асфальт и начинается
настоящая жизнь…
Оксана миновала бульвар и свернула туда, где у магазина
«Мясо-рыба» рядком стояли автоматы с газированной водой. Газировка
присутствовала четырёх сортов: просто с углекислым газом и облагороженная
сиропами – яблочным, грушевым и аскорбиново-лимонным. Стаканы, правда, давно
растащили местные алкоголики, но Оксану и это не напугало. Она без колебаний
сполоснула руки в мойке для стаканов, бросила в прорезь три копейки и, быстро
сложив ладони лодочкой, подставила их под струю прохладной шипучки. Есть в
жизни счастье!
Тучная мороженщица, сама какая-то полурастаявшая от жары,
так не считала.
– Нету сахарных, вышли все, – почти с радостью
ответила она Оксане. – Остались только пломбирные полуторта и трубочки по
двадцать восемь копеек. Брать будете?
– Давайте черносмородиновую, – кивнула Оксана и
начала отсчитывать на ладони мелочь…
И тут где-то за бульваром заревела сирена пожарной машины.
– Ну вот опять, оглашенные, – взяла монеты
мороженщица, не глядя открыла крышку, достала, выпустив белое облачко,
увесистый замёрзший цилиндр. – Всё ездют и ездют, надоели уже. Не на
пожар. Не иначе как за водкой. Нате. Берите.
Оксана взяла мороженое и отправилась искать скамейку,
желательно в тени, потому как есть на ходу – значит себя не уважать. Так ей
бабушка говорила. А вой сирены всё приближался, и, выйдя на тротуар, Оксана
увидела голосившую машину – та красной молнией летела к перекрёстку. Наверное,
действительно на пожар…
Что конкретно случилось на перекрёстке, Оксана сразу не
поняла. Она просто увидела, как большой фургон тронулся по зелёному свету и
плавно, точно в замедленном кино, выехал прямо под завывающий сиреной пожарный
автомобиль.
Сирена закричала так, как кричали, говорят, под бомбами
раненые паровозы, захрипела и смолкла. Красная машина перевернулась, страшно
проскрежетала по мостовой и замерла, из её чрева, словно выпущенные
внутренности, потянулись шланги, шланги, шланги… Шумно проснулся гейзер под
расплющенным капотом фургона, воздух пронзили крики, стоны, всхлипы, матерная
ругань…
…Народ у нас, кто бы что там ни говорил, в массе отзывчивый
и дружный, особенно если беда. Кто-то со всех ног кинулся к телефонной будке (о
мобильниках в те годы мы и не слыхали), кто-то выскочил с огнетушителем, кто-то
бросился вытаскивать из покорёженных кабин пожарных и водителя грузовика… Всё
же в тот день ангелы-хранители пребывали на высоте: пострадавших выпутывали из
обломков – бесчувственных, окровавленных, контуженных, с разбитыми лицами, но
живых.
