Людмила же отправилась в кухню, приняла рапорт, потянула
носом воздух:
– Хм, пахнут вкусно. Так, господа офицеры, ваш
главнокомандующий уже шепчет… Эй, эй, господин подполковник, не балуйте тут у
меня! – И решительно отобрала у Глеба чугунную гусятницу, завёрнутую в
толстое полотенце. – Разболится, а я потом отвечай?
Так они и вернулись к ёлке – Олег с шампанским и оливье,
Людмила с картошкой и гусем, а Глеб с пустыми руками. Собственно, руку ему не
мешало бы потихонечку разрабатывать, но препираться по этому поводу за три
минуты до полуночи он мудро не стал.
– Папа, а что, уже Новый год? – сразу спросила
Шурочка. Белое шёлковое платьице и бант в волосах делали её очень похожей на
Дюймовочку. – Уже-уже?..
В этот раз ей было впервые позволено сидеть со взрослыми до
двенадцати, и она очень волновалась, боясь что-нибудь пропустить.
– Сначала куранты бить будут, – солидно объяснил
Васька, ушастый, с оранжевым галстучком «кис-кис».
– Чтобы Новый год как следует наступил, его нужно
правильно встретить, – подняла палец Людмила. – Для начала полностью
очистить тарелки. И помнить золотое правило: пока я ем, я глух и нем. Ясно? Ну
и молодцы. – Люда села, улыбнулась мужу, взявшемуся потрошить шампанское. –
Три… два… один…
– Ой, – пискнула Оксана и полезла прятаться за
Глеба. – Ой, ма-а-а-амочки…
Ей, как и обоим присутствовавшим мужчинам, доводилось
стрелять не только в тире, и всё равно – продолжала панически бояться пробок,
вылетающих из шампанского, и ничего поделать с собой не могла.
– Да ладно, не боись, – усмехнулся Олег, тронул
пробку, мастерски открыл и… начался Новый год. С шампанским, подарками,
разносолами, разговорами, в уюте, дружбе и счастье.
Васька и Шурочка занялись общим подарком. Общее хозяйство у
них и так было немалое, от детских книжек до велосипеда и этой вот ёлки, теперь
к списку прибавился радиоуправляемый терминатор. Микроэлектронная ипостась
Шварценеггера выписывала круги, посверкивала красными глазищами и рычала: «Аста
ла виста», обещая всех размазать по стенке. Какое там, наследнички живо загнали
терминатора в угол, едва не опрокинув ёлку на гуся и оливье. За что и были
депортированы смотреть «Ну погоди».
– В Багдаде все спокойно, – скоро доложила
Людмила, вернувшаяся к столу. – Трёхчасовую паузу я вам обещаю. Олег,
наливай. Давайте выпьем. За нас. Вернее, за вас… Чтобы, если кто-то где-то там
порой честно жить не хочет, вы его в незримый бой. Днём и ночью. Тьфу. В общем,
давайте выпьем. За вас, господа чекисты, за вас. Всего вам, ребята…
– Да уж, наша служба и опасна, и трудна. – Глеб,
Оксана и Олег переглянулись, хмыкнули, понимающе вздохнули и выпили. – И
на трезвый взгляд как будто не видна…
Перед тем как тихо прокрасться на улицу, взрослые заглянули
к наследникам ещё раз. Отпрыски тихо посапывали на просторном диване, только
головы из-под пледов торчали: каштановая с косичками и белобрысая-лопоухая.
Метались по экрану игнорируемые заяц и волк, Васька хмурился, словно продолжал
головоломку решать, Сашенька чему-то улыбалась во сне…
– Господи, хорошенькие-то какие, – чуть не до слёз
умилилась Люда. – Ну прям ангелята. Нет, точно поженим, как вырастут!
Внучата пойдут, девчонки, мальчишки…
– Там видно будет, мать, не загадывай наперёд, –
шепнула Оксана.
Люда искренне удивилась:
– А куда они денутся с подводной лодки?..
Их с Олегом квартира была на шестом этаже, Глеба и Оксаны –
на втором в том же подъезде. По пути на улицу заскочили к ним, Оксана накинула
тёплую куртку, после чего втроём с шуточками принялись одевать «тяжелораненого»
Глеба. Тот отшучивался, улыбался…
Да-а-а, а ведь в первое время после Чечни Оксана на всём
серьёзе думала, что янтарные искорки пропали из его глаз навсегда. И не в руке
дело, рука – плюнуть и растереть, заживёт…
В Чечне, как рассказывали, его быстро зауважали все. И наши,
и не наши. И очень сильно заболели головы у тех деятелей с обеих сторон,
которые были готовы гнать по нефтепроводу человеческую кровь, лишь бы денежки
капали. Вот этим деятелям, по крайней мере некоторым, он здорово перекрыл
кислород… Но чего это ему стоило!
И чем могло ещё обернуться в дальнейшем…
Но сегодня был Новый год, и вот распахнулись двери подъезда,
чтобы окунуть всю четвёрку в мороз и весёлую, праздничную толпу. Да, народу на
улице хватало, градусов по Цельсию и по спирту – тоже. Кружился чудесный
снежок, лица у всех были красные, весёлые и по большей части знакомые.
– Здравия желаю, товарищ подполковник! С праздником!
– Эй, ребята, привет! А мелкие где? Дрыхнут? Без задних
ног? Наши тоже…
– Оксана Викторовна, попрошу вас не затягивать со
справкой-меморандумом…
– Ура! Ура!
Олег дёрнул за шнурок, запалив фальшфейер, сугробы
заискрились оранжевым, повалил светящийся дым.
Глеб не остался в долгу – вытащил ракетницу. Небо прорезала
огненная полоса, и все вокруг заорали:
– Ура! С Новым годом!
Громкие голоса были полны надежды, лица, пусть и красные,
сияли чисто российским неубиваемым оптимизмом, и Оксана вдруг почувствовала
нечто подозрительно похожее на национальную гордость. Уж чего-чего только не
видели наши люди – и Перестройку, и вселенское ограбление «шоковой терапии», и
Карабах, и Приднестровье, и ГКЧП… А ничего их не берёт. Врезать бы по психике
вот так, к примеру, американцам, точно бы повымерли, не спасли бы
психотерапевты. А наши вон, орут, радуются жизни и помирать, похоже, совсем не
собираются. А собираются добавлять, усугублять и наливать… Нет, с таким народом
страна не пропадет, кривая выведет, как бы недруги её ни гнули, будет и на
нашей улице праздник…
И Оксана с гордостью за своих соотечественников тоже
закричала:
– Ура! С Новым годом, люди! С Новым счастьем!
Песцов. Шутовской колокольчик
«А вот хрен вам, пуля и петля. Не возьмёте, прорвёмся.
Выбирались и не из такого дерьма…»
Песцов переставил на стол шкварчащую сковородку, отрезал
хлеба, вооружился ложкой и… в дверь позвонили. Уверенно, по-хозяйски, три раза,
в твердой убеждённости, что дверь сейчас не просто откроют – бегом побегут
открывать.
– Чёрт, – опустил ложку Песцов, встал, на
цыпочках, сбоку приблизился к смотровому глазку. – Вот чёрт.
На лестничной клетке стояла особа, по сравнению с которой
приснопамятная Надежда Константиновна годилась на подиум. Распухший нос,
похожий на гнилую картофелину, гнойные щёлочки глаз, черный то ли платок, то ли
всё-таки капюшон. Для полноты образа недоставало только косы. А вот голос у
мадам Смертный Грех оказался красивый, мелодичный, точь-в-точь как у Бьянки.
