– Я смотрю, во всех странах одно и то же, – хмуро
проговорила Оксана.
Олег молча кивнул. В Америке государство уже расписалось,
что не может защитить человека от мафии. Выступи на суде, и потом будешь всю
жизнь прятаться. Новая биография, документы, даже внешность… И не дай Бог
позвонить старому другу, на войне как на войне, тут же киллера подошлют.
Но у них система защиты свидетелей хоть по сути и жуткая, и
ублюдочная, тем не менее существует. И работает. И спасает людей. А у нас?
А у нас – бандит, убийца, государственный преступник
посягает на представителя власти, обещает жестоко отомстить за обиды и прилюдно
даёт клятву на клинке. И у государства нет ни сил, ни желания, чтобы дать ему
укорот.
– Ахъяд же за кордон вроде свалил, – сказала
Оксана. – Чуть ли не в Саудовскую Аравию.
– Ага, а теперь, после амнистии, наверняка вернулся.
– Господи. – Оксана сжала кулаки. – Они бы
Чикатило ещё амнистировали. Он же против Ахъяда в самом деле ангел небесный!
– Вот именно, – сплюнул сквозь зубы Олег. –
Есть при нашей шкуре Фемиде деятель один. По фамилии Клюев. Ба-альшой
специалист чёрных кобелей добела отмывать… Особенно тех, из нефтяного лобби.
Они там в Минюсте все по этому профилю мастера, начиная с самого верха. Я тебе
по секрету скажу: так вывернул дело, что Глебка перед Ахъядом почти извиняться
ещё должен. Не хило?
Оксана угрюмо задумалась. Потом спросила:
– Альтернативные варианты просчитывали?
Олег кивнул:
– А как же… Пока глухо. Там такие бабки и такие связи,
что поди подступись. Охраны чуть ли не взвод… А копья ломать и натравливать
спецназ никто сейчас не будет. Политика, такую мать.
– Политика у нас одна: спасение утопающих – дело рук
самих утопающих, – кивнула Оксана. – Мысли-то какие? На клинке ведь,
говоришь, клялся?.
– Как говорили большевики, есть две программы – минимум
и максимум. – Олег почесал затылок. – Конечно, лучший вариант – это
разобраться с сукой Ахъядом. Раз и навсегда. Но, повторюсь, быстро это не
получится. А потому пока будем действовать по минимуму…
– То есть Санька едет с тобой.
– Да.
Олег отбывал на днях служить в Питер. На генеральскую
должность, и бумаги уже были подписаны наверху. Всё, скоро не будет на шестом
этаже ни его, ни Людмилы, ни Санькиного лопоухого «жениха». Ровно наполовину
уменьшится островок счастья, надежности и уюта…
Оксана очень хорошо знала, что Олег был к ней по-мужски
неравнодушен. Да чего уж там, попросту втюхался с самой первой встречи, когда
они с Глебкой выпутывались из сплющенных «Жигулей»… Кажется, он до сих пор
думал, будто она ни о чём таком не догадывалась. Благо он всегда держался в
рамках и вёл себя как очень близкий, но исключительно друг… В общем, показал
себя человеком. Мужиком. А как же иначе-то? Глеб – друг, Людмила – жена, и как
можно одним махом всё это разрушить?..
На улице было нехолодно, но уже ясно чувствовалась осень,
деревья в скверике стояли в позолоте, ветер ворошил опавшую листву и порою
покалывал явственными иголочками. Воздух полнился ожиданием первых заморозков.
– Эх, а за грибочками-то в этом году не
придется, – вздохнул Олег.
– А я бы прямо сейчас туда рванула, – сказала
Оксана, и Олег лучше многих знал, что это были не просто слова. Да и чествовали
её сегодня не за штабную работу. – Вот где грибочков бы пособирать…
– И рванём, – улыбнулся Олег. – Может,
посоветуем чего комиссии по амнистиям… Все будет хорошо…
Наливайко. На чужом хрену в рай…
Домой Наливайко отправился с обеда. А что? Терять ему здесь
было уже нечего, кроме своих цепей. И можно не притворяться, будто он не знал,
не ведал, что именно к этому всё и шло, последние полгода – уж точно. А то не
замечал и не видел, как оно сплошь и рядом делается в науке. Когда заходит речь
о раздаче фитилей за обнародование слишком безумных идей, начальство, как
правило, предпочитает оставаться в сторонке. Либо, вот как сейчас, спешит
забежать с наказующими розгами вперёд паровоза. Зато, если вдруг доходит до
Нобелевской за те же безумства, начальство отправляется заказывать смокинги, а
непосредственные разработчики тихо выпадают из наградной ведомости. А ты чего
хотел, Василий Петрович?..
«Да ничего я уже не хочу, – мрачно размышлял Наливайко,
глядя, как потрясённые сотрудники снимают с цепи боксёрскую грушу. – Не
жалею, не зову и не плачу. Блин, хватит с меня…»
Действительно, душу почему-то не сводило спазмами обиды и
боли, аннулированный завлаб ощущал только апатию и усталость. Когда он вдруг
вообразил собственный портрет рядом с изображением Зильберкройца – седая борода
веником, свирепый взгляд, кулачище вминается в латаный-перелатаный кожаный
бок, – ему стало почти смешно.
«Ладно, хоть не тачку катать отправляют, как
отца-основателя, а просто домой. И на том спасибо, родная страна…»
Автомобиль у Наливайко был самый что ни есть российский, без
изысков и излишеств. Он ездил на «Уазике», да не на каком-нибудь там «Патриоте»
(для обладания которым, по нашему скромному мнению, надо быть действительно выдающимся
патриотом), а на самом что ни есть «козлике» защитно-болотного цвета. Причём
экземпляр Василию Петровичу попался явно в исключение из правила, гласящего,
что владельцу «УАЗа» следует для начала обзавестись собственной ремзоной.
Бесхитростный железный работяга был способен пройти где угодно, да ещё и на
семьдесят шестом, сдюживал, сколько в него ни нагрузи, и на дороге никому не
резал глаз. Чай, не шестисотый «Мерс» колера «чёрная жемчужина»…
Впрочем, похоже, сегодня звёзды сошлись для Василия Петровича
особенно неблагоприятно. Едва он успел вывернуть на Гражданский, как в хвост
ему пристроилась «десятка» с мигалкой.
– Водитель «УАЗа», приказываю остановиться! –
раскатилось над Кушелевкой. – Водитель «УАЗа»! Приказываю…
Делать нечего. Наливайко мигнул поворотником, ушёл вправо и
послушно остановился. Вытащил права и страховку, опустил стекло и со
спокойствием философа староэллинской закалки принялся ждать.
– Здравствуйте, – вскоре прозвучало
снаружи. – Инспектор дэпээс обэ дэпээс гибэдэдэ гувэдэ, старший прапорщик
Козодоев. Документы.
Гаишник был явно не из тех, которые бросают свою машину
между пьяным «КамАЗом» и автобусом, перевозящим детей. Старший прапорщик
Козодоев больше напоминал окарикатуренную фигурку с ларёчной витринки: в одной
руке полосатый жезл, другая сложена чашечкой для взятки.
– Что же это вы мне на перекрёстке устроили, а? –
найдя документы в полном порядке, осведомился он тоном, подразумевавшим как
минимум аварию с тяжёлыми жертвами.
– На перекрёстке? – задумался Наливайко. –
Повернул по зелёному, из разрешённого ряда. В повороте полосу не менял.
Скорость… вот только сорок набрал. Что не так?
