– Вот, смотрите, – принялся объяснять
Козодоев, – вначале задний повесил, взялся за передний, а стал гайку
затягивать и ключ уронил. Нагнулся и вдруг вижу… вот это…
«Вот это» оказалось тонкой проволочкой, зацепленной за
рельефный протектор «УАЗа». «УАЗ» – машина высокая, нагнувшись, можно было с
лёгкостью рассмотреть, что второй конец проволочки тянулся к какому-то пакету.
Присобаченному на липучке к днищу машины аккурат под водительским сиденьем.
Стоило только тронуться с места…
– Да уж, брат, не говори мне, будто все тебя очень
уважают и любят. – Фраерман разогнул колени и принялся отряхивать
трёхтысячедолларовые штаны. После чего покаянно добавил: – А ведь наша милиция
и вправду нас бережёт…
Вскоре во дворе поднялась тревожная суета. Приехала «Газель»
из дежурной части РУВД, прибыл, задыхаясь, участковый, неспешно подкатил
«Апельсин». Действо развивалось по нарастающей. Милиция приступила к оцеплению,
сапёры держали совет, гневно орал, взывал к Конституции эвакуируемый с помойки
бомж… На шум стала было собираться общественность, но милиция рассказала в
мегафон об опасности взрыва, и общественность быстренько поредела.
– Мотя, ты, может, переставишь его? – посмотрел
Наливайко на шестисотый «Мерседес», припаркованный в прямой видимости от
помойки. – А ну как и вправду жахнет? Жаль ведь, не «УАЗ»… Впрочем,
«Уазика» тоже ох жалко…
– Ключи, Вась, остались в пальто, в лом ходить. –
Фраерман зевнул, посмотрел на милицию, геройски сражающуюся с бомжом. – И
вообще, что-то мне не нравится звук двигателя… Хочу что-нибудь поспортивнее,
помодерновее, «бээмвуху» например…
В это время бомжа наконец-таки победили, спецы приступили к
обезвреживанию, а из парадной вышла Тамара Павловна с Шерханом на поводке.
– Да, весело тут у вас, братцы, – хмуро заметила
она. – Пластид? Гексанол?
– Сейчас будет видно, дай-то Бог, чтобы не
слышно… – буркнул Фраерман.
Наливайко горестно потупился, а милиция вдруг как-то
подобралась – во двор въезжала оснащённая мигалками «Волга».
Чёрная, блестящая, пернатая от антенн, с тёмными
тонированными стёклами…
– Ага, старший брат прибыл, – прокомментировал
Фраерман. – Я же говорю, мы сегодня дико популярны… Ого, да тут не старший
брат, а старшая сестра… Хм, изряднейшая фемина… Я б с такой посидел в одиночке…
Из машины действительно выбралась тётка в чине полковника,
подтянутая, собранная и деловая. Милицейские вожди немедленно поспешили
навстречу.
– Мотя, старый кобель, – ласково попрекнула Тамара
Павловна, и тут начал выражать своё мнение о происходившем Шерхан.
Он вдруг призывно заскулил, затрепетал обрубком хвоста и
осторожно – не напугать бы – потянулся вперёд.
– Ну что? Кота увидал? – среагировал на поведение
питомца Василий Петрович.
Тут надо сказать, что Шерхан отличался редкостным
кошколюбием. Живое, то есть, опровержение мифа об «исконной» вражде двух
одомашненных видов. Он давно изучил в окрестных дворах все места, где
происходили котиные посиделки, и уже на подходе принимался вот так же несолидно
поскуливать и пищать: «Кисонька, ну давай поиграем…»
Сегодняшняя «кисонька» в лице здоровенного рыжего котяры,
выглядывавшего из «Волги», играть была совершенно не расположена. Более того,
дружеские авансы азиата приводили кота в явное бешенство. Он хищно скалил
пасть, щурил зелёные глаза и всем видом говорил: «Счастье твоё, что я на
службе. При исполнении. Кабы не священный долг, я тебя вот этими когтями лично
порвал бы. На целую тысячу сопливых, куцехвостых, гадких щенят. Я сказал».
Дама-федерал тем временем на месте не стояла. Быстро
перекинулась словечком с сапёрами, подозвала старшего из ментов и наконец
обратила взгляд на доктора наук Наливайко:
– Здравствуйте, Василий Петрович. Полковник Варенцова,
ФСБ. У меня к вам пара вопросов.
Тот переступил с ноги на ногу. Кашлянул. Дама была в самом
деле красивая. И улыбка у неё была… настоящая. Не какая-нибудь
дежурно-казённая.
– Приятно познакомиться, – сказал он. –
Постараюсь ответить…
«А ведь нормальная тётка. Без этой их… вседозволенности,
дескать, захочу и судьбу твою сломаю как прутик. Бывают, оказывается, и такие…»
– Скажите, Василий Петрович, – спросила
она, – есть у вас враги, недоброжелатели, завистники, может быть, соседи,
кто бы решился сыграть такую вот злую шутку?
– Шутку?.. – не понял Наливайко.
– Ну да, шутку, – кивнула полковница. –
Взрывотехники говорят, что это муляж, кусок мыла. Хозяйственного,
шестидесятипятипроцентного.
[116]
– Во дают, – с облегчением засмеялся
Наливайко. – Даже мыла нормального
[117]
пожалели…
– Василий Петрович, – улыбнулась полковница.
Улыбнулась, призывая к серьёзности, мягко и как-то так, что
Наливайко сразу понял: она успела ознакомиться со сложными извивами его
биографии и спрашивала не «от фонаря». Она уверенно знала: уж чего хорошего, а
врагов он успел себе нажить предостаточно. Быть может, учуяла даже аромат
академического трупа, пронизавшего эфир над «Уазиком».
– Враги… Что ж за человек без врагов, – задумался
Наливайко. – Нет, грех брать на душу не стану… Может, мальчишки играли…
телевизора насмотрелись…
– Ладно, – усмехнулась полковница. – А как
вам мысль о том, что это работа Козодоева? Ну, решил старший прапорщик
отыграться, насолить, нервы вам потрепать… после звонка-то Николаю Фёдоровичу…
Заодно бдительность проявить… Что скажете?..
– А откуда вы знаете? Насчёт Николая Фёдоровича? –
удивился Наливайко, запоздало прикусил язык и всё же не удержался, спросил: – А
кто он такой?
– Да так, есть один… – Наливайко показалось что
она проглотила «пока ещё», – влиятельный дядечка. Только речь сейчас не о
нём. Как по-вашему, мог Козодоев нагадить или не мог?
– Ну, не знаю, думаю, не мог, – не стал брать грех
на душу Василий Петрович. – Он… простите великодушно, копилка в погонах,
мздоимец, а тут соображать всё-таки надо, тонкость иметь…
– Ладно, мы с ним ещё поработаем, – пообещала
полковница. Подала на прощание маленькую крепкую руку и, забрав несчастного
Козодоева, укатила на пернатой «Волге».
– Знаешь, Вася, никакой это не Козодоев, не соседи, не
доброжелатели, не враги, – веско заметил Фраерман, когда сели допивать
армянский коньяк на воде Потопа. – Это тебе звонок. Первый. Чтобы не
высовывался, чтобы не гнал волну. Вот скажи, тебя со службы за что попросили?
За что-нибудь хорошее?
