Та же самая шведская девушка подошла к кровати и обвила руками Фи, которая выла сейчас в унисон с Каз.
– Тебе плохо, да?
– Я НЕ УЙДУ! Я НЕ МОГУ! ЭТО НАСТОЯЩАЯ КРОВАТЬ!
Шведка посмотрела на меня.
– Им досталось за последнее время, – сказал я.
– Я НЕ МОГУ. Я НЕ МОГУ. ОСТАЛОСЬ ВСЕГО ДВЕ НЕДЕЛИ. Я НЕ МОГУ СЕЙЧАС СДАТЬСЯ. УЖЕ ПОЧТИ ВСЕ КОНЧИЛОСЬ. Я НЕ МОГУ СЕЙЧАС СДАТЬСЯ.
– Не хватит ли тебе удовольствий? Может лучше домой?
– НО УЖЕ ПОЧТИ ВСЕ КОНЧИЛОСЬ. Я НЕ МОГУ СЕЙЧАС УЕХАТЬ.
– Здесь больше нет таких кроватей. Только дома.
И все началось сначала.
– НЕЕЕЕЕЕЕТ! Я НЕ БУДУ ВСТАВАТЬ! ЭТО НАСТОЯЩАЯ КРОВАТЬ! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! – завопила Каз – первое слово за целый месяц.
– Значит так, – объявила шведка, – сейчас мы едем в город. Мы звоним вашим родителям и объясняем им, что вы очень устали, после чего идем за билетами и платим за них кредитной карточкой ваших родителей. В этом случае ты попадаешь на настоящую кровать еще раньше, чем думаешь. И больше не придется спать на досках.
– Ты так считаешь?
– Ну, может самую последнюю ночь, а потом сразу на настоящую кровать.
– Правда?
– Ну конечно. Эй, вы... – Она щелкнула пальцами и повернулась к забившимся в угол мне и Рэнджу, – выйдите, пока я их одену. Как ее зовут?
– Фи.
– А подружку?
– Каз.
– Ясно. Валите.
Все время, пока пышные полуголые шведки одевали сумасшедших англичанок, мы с Рэнджем отсиживались в соседнем номере.
В полной тишине я наблюдал, как Рэндж одевается и собирает вещи. Через несколько минут появились полуголые шведки в сопровождении теперь уже полностью одетых Фи и Каз, а я, все еще в одних трусах, двинулся обратно. Пока я шел по коридору, не меньше двадцати уборщиков толпились у пожарной лестницы и таращились на меня полными ужаса глазами. Я пожал плечами и скрылся в номере.
* * *
Рэндж, который всю предыдущую неделю учился расписываться как его дядюшка, заплатил по счету элегантно поблескивающей золотой карточкой “Американ Экспресс”. Вечером всезнающая шведка дозвонилась до родителей Фи и Каз, у которых, судя по голосу, там в Англии тоже начинался нервный срыв. Мама Фи заказала из лондонской конторы билеты и договорилась, что мы заберем их в аэропорту в Тривандраме.
Ближайший самолет улетал через несколько дней, и на оставшееся время нам пришлось взять на себя роль санитаров. После истории с тремя в одной кровати Фи впала в прострацию, тогда как Каз чувствовала себя намного лучше и от полного молчания перешла к неуемной болтовне.
Всей толпой мы довезли их на автобусе до Тривандрамского аэтопорта, взяли билеты, и доставили девушек к месту отлета. Эта парочка, шатаясь, разбрелась в разные стороны. Шансы на то, что они сядут на нужный самолет, даже здесь в Тривандраме были обескураживающе малы, не говоря уже о пересадке в Бомбее, но ничего больше мы сделать не могли. Оставалось надеяться, что если они достаточно долго будут бродить по международному аэропорту, всегда найдется добрая душа, которая посадит их в самолет, летящий хотя бы приблизительно в нужном направлении.
* * *
К этому времени я рассказал Рэнджу предисторию нервного срыва у Фи и Каз, что вызвало у него острый пароксизм дикого хохота. Он взял с меня обещание изложить шведкам строго отредактированную версию – так чтобы он тоже мог поучить их мастерству Внутренней Йоги.
До отлета Фи и Каз он держался, но как только мы отъехали от аэропорта, бросил как бы между прочим несколько фраз о своих йогических талантах, после чего уроки на берегу моря превратились в ежедневную процедуру.
У всех шведок, кроме вратарши, центр был обнаружен либо на различной высоте внутренней части бедер, либо в низу живота.
Мир.
Дорогие мама и папа,
Простите меня за последнюю открытку, мне тогда было очень плохо. Зато сейчас все хорошо. Я встретил замечательного индийского парня, и мы несколько дней прожили вместе в дорогом отеле, за который он платил. Мы хорошо повеселились, и только что перебрались в другой – маленький, зато на самом берегу моря, это даже лучше. Скоро я буду дома.
Целую,
Дэйв.
P.S. Я тут узнал, что Лиз спала в Раджастане с йогом-гуру. Если встретите случайно ее родителей, можете им так и передать.
Дорогой дедушка.
Я прекрасно провожу время. Индия – это замечательная страна, и она полностью изменила мой внутренний мир.
А по железным дорогам тут еще ходят паровозы, представляешь!
Надеюсь, у тебя все хорошо.
Целую,
Дэйв.
Шведки уехали, и Рэндж затосковал. К этому времени мне оставалось пробыть в Индии всего неделю, и мы решили, что Рэндж отправится домой просить прощения и обручаться сразу после того, как я уеду. До Дели предстояло пилить через всю страну – согласно Книге сорок восемь часов, поэтому если я хотел оставить три дня, на то, чтобы зарегистрировать билет, и один на всякий случай, отправляться надо было сейчас.
Мы с Рэнджем в глубокой депрессии доехали вместе до Тривандрама, там он отправился в аэропорт, посмотреть, какие самолеты летят в Пенджаб, а я – на вокзал. Вечером на пляже мы рассматривали маленькие клочки бумаги так, словно это были наши собственные похоронки. Ладно – не мы, а Рэндж, какая разница. На самом деле я радовался возвращению, хоть мне и было немного стыдно за то, что эта радость затмевает прощание с Коваламом. А если совсем честно, то я был на седьмом небе от счастья, что наконец-то возвращаюсь в Англию – возбужден настолько, что почти всю ночь не мог заснуть.
Поезд уходил рано утром, Рэндж уже не спал и, стоя в дверях отеля, махал мне на прощанье рукой. Мы обменялись адресами и телефонами, но все это было притворством – мы никогда больше друг друга не увидим. Лондон только все испортит. Я не хотел встречаться с Рэнджем из Патнея. Я боялся обнаружить на его месте обычного азиатского выскочку, который навсегда испортит мне воспоминания о клевом психе – Рэндже из Индии.
В поезде я наконец почувствовал, что еду домой, и странная мысль пришла мне в голову – мысль о том, что именно этого я сильнее всего ждал. Я не хотел быть дома, я хотел ехать домой. Все трудности оставались позади, и это долгое путешествие обратно в столицу казалось даже наградой. Я возвращался к исходной точке, и, разглядывая в окно проносившиеся мимо пейзажи, чувствовал себя колонистом – так, словно обозревал территории, которые успел покорить. Чем дольше длилось путешествие, тем внушительнее становилось впечатление, которое я производил на самого себя. Такие огромные пространства, и все мои – я это сделал. Подумать только – я пересек эту землю совершенно один – и никто меня не убил, не ограбил и не съел.
