– Извините, но насколько я понимаю, наша встреча носит сугубо деловой характер, – спокойно перебила я, привычно готовясь расставить все точки над «i».
– Да, а что… – растерянно протянул он.
– В таком случае сразу условимся, что я не Женечка, не милая и не… да неважно кто, я Евгения, если хотите, Владимировна.
– О… – нахмурился он, – вот уж не думал, что у девушки с таким ангельским лицом такой стержень внутри, – задумчиво и вроде как самому себе пробормотал он, – однако, что удивляться, при вашей-то не женской специальности, – добавил он и вовсе сочувственным тоном, так, словно я была больна. – Ну, хорошо, Евгения, но и у меня тоже есть условия.
– Это обязательно, и я готова вас выслушать, Всеволод, простите, я не знаю вашего отчества…
– Просто Всеволод, но ни в коем случае не Сева, – он даже погрозил мне указательным пальцем и при этом вдруг коротко ухмыльнулся. – В общем, перейдем к делу, – режиссер подался вперед, на лице его не осталось и намека на былую расслабленность, мне его деловой тон понравился гораздо больше, чем неудачная попытка пококетничать. – Прежде чем я все расскажу, я должен вам заметить, что считаю все это ерундой, издержками съемочного процесса, и не стал бы и вовсе вас тревожить, но вот мой спонсор, вы его, по-моему, хорошо знаете, он человек приземленный… Как вам объяснить… э… – Остроликий, хотя при его круглой внешности ему бы следовало называться Луноликим, в задумчивости щелкнул пальцами.
– Объясните, как есть, я сделаю выводы сама.
– Ладно, – он отпил воды и принялся рассказывать, отчаянно жестикулируя. – Понимаете, каждый мой новый фильм это не просто рядовой эпизод… Нет! Это целый процесс, которым руковожу даже не я, а некие высшие силы, фортуна, если хотите! – провозгласил он торжественно. – И именно они, по моему разумению, устраивают все те мелкие неприятности, которые сейчас, конечно, мешают, но ведь это только идет на пользу успеху картины, создает необходимый ореол тайны вокруг съемок, те трудности, ту атмосферу опасности, некий фатализм, которые так привлекают зрителя. Я уверен, что бессмертие картины складывается из многих факторов, и съемочный процесс – это своего рода основа, этакий трамплин для будущего взлета. Я, признаюсь, искренне радуюсь, когда случаются на этом этапе маленькие трагедии, о которых потом все судачат, и кругом пишут, и создают шумиху, а фильм отчасти и благодаря вот такому ажиотажу становится легендарным, потому что не сходит с уст зрителей. – Остроликий настолько увлекся, что мне показалось, даже забыл о моем присутствии. Я, конечно, внимательно его слушала, но, признаюсь, невольно заскучала. Похоже, ему требовался не телохранитель, а психиатр.
– Евгения, как я рад! – вдруг раздался над моим ухом знакомый голос.
– Эмир! – улыбнулась я тому самому банкиру, по чьей рекомендации Остроликий и грозился стать моим новым клиентом.
– Всеволод, судя по тому, как яростно ты махал руками, этап с фортуной и высшими силами вы уже прошли? – подавив короткий смешок, уточнил Эмир, многозначительно мне подмигнув.
– Гения любой может обидеть, – трагичным голосом обронил Остроликий, повернулся к нам, то есть к столу, боком, и, закинув ногу на ногу, замер, устремив полный неподдельной грусти взор к сверкающим на солнце водам Волги.
– Что ж, я так и думал, что надо вмешаться, – проигнорировав ноту протеста Всеволода, произнес Эмир, сел рядом со мной, подозвал официанта, заказал нам два чая со льдом и будничным тоном, словно мы беседовали о рядовых неурядицах, принялся излагать суть проблемы: – Дело обстоит следующим образом, наш признанный гений, в соавторстве с Львом Негодиным, написал сценарий. Место для съемок выбрали в Тарасове, тут же нашли финансирование, – при этих словах Эмир слегка поклонился, – и, погрузив в поезд съемочную бригаду, направились творить свой киношедевр. В пути на первой же станции Негодину стало плохо, его отправили в областную больницу. – Эмир сухим тоном обрисовывая ситуацию. – По приезде в Тарасов оказалось, что пропала последняя часть сценария, и она была в единственном экземпляре, так как наш гений, – банкир пренебрежительно кивнул на Остроликого, – не посчитал нужным сделать копию, в общем, ноутбук пропал. Но все, как говорится, оплачено, решили снимать, а Всеволод обещал успеть восстановить утраченный материал. Правда, господин Остроликий?
– Разумеется, – с поистине королевским достоинством изрек гений режиссуры, – но…
– Никаких «но», бюджет строго лимитирован! – отрезал банкир и опять вернулся к рассказу. – Едва начались съемки, установили первую декорацию – крепостную стену, как одна из балок в сцепке оторвалась и рухнула как раз на то место, где стояло кресло Всеволода, он чудом уцелел, за секунду до этого выскочив к актерам объяснять, как играть эпизод. А вчера, то есть на пятый день съемок, произошло возгорание прожектора, все сначала подумали, что в результате короткого замыкания, но я в такие совпадения не верю. Да и находился он опять-таки в непосредственной близости от местонахождения режиссера. – Он повторно кивнул на Остроликого. – В общем, я дал задание электрикам, прибор проверили и нашли, что неполадка была спровоцирована, кто-то специально привел прожектор в негодность…
– Так это же хорошо, – Всеволод не долго сумел удержаться в образе обиженного. Он развернулся к столу и, истерично заламывая руки, воскликнул: – Это же счастье, что столько мистики вокруг, я уже дал информацию в прессе, народ жаждет увидеть фильм! Я на рекламе таким образом экономлю, а ты?! – глянул он на Эмира укоризненно. – Пойми…те, – учел он и мое присутствие за столом, – это же всегда так, творчество оно ведь оттуда, – он постучал указательным пальцем по своей груди, – оно не из головы, оно из сердца, а туда все поступает с неба, от высших сил. Все, что творится вокруг – это живой процесс, отдельный, мы не имеем права его останавливать, мы должны верить, что провидение на нашей стороне, что фильм получается…
– Вот ведь дурак-человек, – миролюбивым тоном перебил его банкир. – Ты чуть дважды не погиб, а все об успехе фильма думаешь, какие-то знаки судьбы ищешь…
– И пусть, значит, это во имя искусства, а вообще, – он принял задумчивый вид, – это здорово! Но нужен завершающий аккорд, что-то одновременно страшное и эффектное, как например…
– Что?! – насторожился Эмир.
– Если кто-нибудь погибнет на съемках, это ж то, что надо, только ближе к концу, после того, как отснимем материал, – продолжил тем временем Всеволод рассуждения, не замечая двух одинаково округлившихся пар глаз, направленных на него.
– Вот видишь, он вообще не понимает всей серьезности ситуации, – дрогнувшим голосом произнес Эмир. – А я капиталом рисковать не могу, так что, Евгения, надеюсь, ты на моей стороне, и понимаешь, что это малое дитя нельзя оставлять без присмотра, – Эмир окинул режиссера жалостливым взглядом. – А чтобы уж сомнений никаких, я взял на себя смелость и уже договор вот подготовил, и гонорар твой увеличил, против того, нашего дела. Все-таки тут тебе придется с ним повозиться… – В его взгляде, обращенном на Остроликого, который, похоже, целиком погрузился в свои мечты о фатальном финальном аккорде и сидел закатив глаза, прослеживалась обреченность.
