В исполнении Полоцкого все выглядело органично, он с легкостью удерживал Котову, грациозно наклонялся к ней, отчего в свете ламп его волнистые волосы отбрасывали тени на высокий ровный лоб Котовой, и поцелуй смотрелся естественно и очень волнующе. Но не блещущий внешней привлекательностью Остроликий, вживаясь в роль Святогора, выглядел нелепо, и сцена получилась комичной и даже абсурдной, просто пародией на человеческие взаимоотношения. Мало того, что во время пылкого монолога Остроликому приходилось подпрыгивать, чтобы заглянуть в глаза довольно высокой Котовой; так еще и в момент, когда он бросился поддержать готовую лишиться чувств Благомилу, руки, да и все тело его дрогнули, и, вместо того, чтобы прильнуть к устам Веры, Всеволод уронил ее и сам плюхнулся на нее сверху, не рассчитав собственные силы.
Многие из присутствующих на площадке не смогли сдержать смеха при виде гения киноискусства, который, подобно таракану, изо всех сил сучил ручками и ножками, чтобы выпутаться из складок сарафана героини и обрести, наконец, вертикальное положение. Мне же было не до смеха. Увлеченная съемками эпизода и неотрывно следя за Остроликим, я не теряла бдительности, и успела заметить, как с той стороны, где на стенах висел военный реквизит, тетива одного из луков дрогнула. И в следующую секунду в сторону режиссера сорвалась и полетела стрела. В момент, когда он рухнул на пол, не удержав Котову, я уже была рядом, чтобы накрыть его собой, спасая от возможного выстрела. В суматохе никто не заметил моих действий. Отметив, что стрела, просвистев аккуратно над головой упавшего Всеволода, впилась в фасад хижины, я кинулась к реквизиту.
Конечно, в голове у меня уже выстроилась цепочка предположений, первое из которых немедленно подтвердилось, едва я обнаружила узкое отверстие в стене как раз за тем луком, с которого и сорвалась стрела.
Кто-то, несомненно, скрывался по ту сторону, но на размышления времени не оставалось. Окинув взглядом съемочную площадку и, заметив, что режиссером занялись двое охранников, выделенных мне в помощь продюсером картины Эмиром, я устремилась за злоумышленником. Когда я оказалась по ту сторону стены, то успела заметить мелькнувшую в дверном проеме ногу в светлом ботинке. Нащупав под одеждой за поясом аккуратную рукоятку «вальтера», я бросилась в погоню. Человек явно хорошо ориентировался в темноте. Курс он взял не к зоне отдыха, а в ту сторону, где располагался наш местный тарасовский завод металлических конструкций. Этот выбор пришелся мне по душе; вспомнив высокий, неприступный забор, ограждавший территорию промышленного объекта, я приготовилась одержать быструю победу. Однако мое ликование скоро закончилось. Выбежав к трехметровой ограде, мужчина нисколько не стушевался, а наоборот, невероятным образом перемахнул через высоченное препятствие. Следуя за ним, я обнаружила деревянный ящик, послуживший необходимой опорой для очень смахивающего на цирковой трюк прыжка.
«Что ж, похоже, преступник хорошо подготовился», – успела подумать я, практически с точностью повторяя недавние действия преследуемого мною господина, который, кстати, теперь был хорошо мною виден в тусклом свете почти полной луны, – он стремительно удалялся по крышам внутренних построек заводского хозяйства.
Преступник все рассчитал правильно, в этой части, где размещались техника и гаражи, охраны не было, так как понизу все записывалось на камеры, а опасности сверху никто не ждал, как не ждал и появления на крышах строений неизвестного ловкача с отчаянной преследовательницей в моем лице. Мужчина умело перемахивал с одной крыши на другую. Я с грациозностью дикой пантеры торопилась за ним, стремительно сокращая разделяющие нас метры. Надо ли говорить, что возможности достать пистолет и выстрелить, у меня не было. Мужчина ни разу не обернулся, но я была уверена, что он знает о погоне. Он явно устал, заметив особенно широкое расстояние, замешкался несколько секунд, и теряя время, вынужден был вернуться на противоположный край крыши, чтобы набрать скорость для разбега. Я же с легкостью, умело чередуя движения с интервалами в дыхании, чтобы не сбиться, скинув обувь, играючи прыгала с крыши на крышу. Последнее строение примыкало к стене забора, мужчина чуть не мешком рухнул вниз, а я, уже почти настигнув его, затормозила на самом краю, чтобы выхватить пистолет и, пригрозив ему выстрелом, остановить нашу безумную погоню. В несколько быстрых вздохов усмирив дыхание, я замерла и сразу же услышала разорвавший тишину резкий звук мотоциклетного мотора и спустя мгновение увидела темный силуэт стремительно уносящегося в ночь, я уверена, злоумышленника. Я чуть было не взвыла от досады, причем, подозреваю, что в этом порыве смотрелась бы органично, сидя на крыше и будучи хорошо заметной на фоне тусклого матово-желтого блина почти полной луны.
Я не стала беспорядочно палить по мотоциклу, так как он практически сразу скрылся от меня под деревьями, а стрельба по звуку не могла принести ожидаемого эффекта, кроме как переполошить всех окрестных собак и сторожей. В павильон я вернулась тем же путем, что и ушла из него. Быстро, несмотря на стремительно гаснущий кураж погони, я перемахнула по крышам обратно, потом бесшумно, минуя деревянный ящик, приземлилась по ту сторону забора, нашла в темноте торопливо скинутые туфли и бодрой трусцой вернулась в павильон.
Мое отсутствие, похоже, мало кто заметил. Разве что Маша, в свойственной ей беззастенчивой манере, в лоб бросила:
– Ты что, в туалет, что ли, провалилась?! – естественно, я посчитала излишним удостаивать ее ответа, а вместо этого спросила:
– Ну, что, отсняли?
– Какой там? Остроликий, похоже, не успокоится, пока не поцелует Котову, вот и орет, что все не то… Смешно смотреть, ей-богу! И эта еще строит из себя целочку, как будто в первый раз, еще и плакать тайком бегала… Тьфу, прям смотреть тошно!
– Плакать?! А ты откуда знаешь?! – изумилась я, с интересом приглядываясь к Вере, лицо которой было абсолютно непроницаемым и даже каким-то нарочито-равнодушным, словно ее никак не трогала ругань режиссера, с которой он безостановочно нападал на главных героев фильма.
– Так я за мелом бегала в реквизитную, как раз рядом с ее гримеркой, она там всхлипывала, да еще так натурально, словно знала, что ее подслушивают…
– Так ты думаешь, что ее слезы наигранны? – Киношный народ все же отличался от моего обычного окружения, поэтому мне было сложно с ходу вникнуть в их тонкую душевную организацию.
– Конечно, было б от чего страдать, тем более что от нее не убыло, вон только прибыло, роль главная… – с нескрываемой злобой и завистью процедила она.
– А еще что-нибудь было, народ не в шоке? – осторожно спросила я, заметив, что стрела так и продолжает торчать из фасада хижины.
– А что им быть в шоке, все привыкли, ща поорет и перестанет, он как придерется к чему-нибудь, так всех изведет, пока ему не угодят, зато потом работа быстрей пойдет, у него закидоны хоть и случаются, но не так часто… – беспечно махнула рукой Маша.
– А стрела? – все же решила уточнить я.
– Какая? – не поняла она.
– Ну, вон в стене торчит! – указала я на хижину.
