– А я ведь вспомнил, Леха, че сказать-то хотел.
– Ну?
Зайцев болезненно скривился от присоветанного другом лимона. Швырнул в рот щепоть сахара, захрустел, стало чуть лучше. Быстро запил кофе.
– Понимаешь, какая фигня… – Толик положил локти на стол, отодвинул подальше опустевшую грязную посуду. – Месяца полтора-два назад на моем участке произошло самоубийство.
– Эка невидаль! – фыркнул Леша, прислушиваясь к головной боли, вроде утихала, может, не зря лимон-то ел. – Такого жмурья мы с тобой за свою практику насмотрелись! Таблеточки? Или как?
– Петелька, Лешка, петелька. Аккуратненькая такая петелечка из бельевой обычной веревки.
– И кто счастливчик?
– Молодая шикарная баба двадцати девяти лет. Тело такое… Даже через сутки в петле осталась хороша собой, даже с синей физиономией. Так бывает!
– Знаю, – кивнул Леша и осторожно протянул руку за вторым ломтем лимона, правда, прежде чем в рот отправить, несколько раз плотно обмакнул в сахар. – А что за мотив у такой красавицы? Нужда, голод, несчастная любовь?
– Нужды нет никакой, красотка была весьма успешной, бизнес процветал, квартира огромная, в порядке полном, тряпок нарядных полны шкафы. Драгоценности… Короче, не нуждалась. А что касается несчастной любви…
– Ну!
– Муж ее бросил.
– Ух ты, неужели? Такая редкость в наши дни, – язвительно подметил Леша, морщась от кислоты во рту. – Ведь никого не бросают, а ее…
– Мало этого, муж у нее половину состояния оттяпал, на которое и претендовать-то не смел, а…
– Как это не смел, а оттяпал?!
– Так дом построили, в браке состоя. Машины покупали так же. Вот и… Короче, его адвокат нашел лазейки.
– Ну-уу… Это еще не мотив, но уже кое-что. Хотя, если учесть, что она на улице не осталась, неубедительно. По твоей роже вижу, что было что-то еще?
– Был еще мальчик.
– Какой мальчик?!
– Маленький мальчик Саша, которого супруги, будучи еще супругами, усыновили. Взяли из детского дома.
– Оп-па! И куда мальчик подевался? Тоже маму бросил?
– Нет. Его отобрали!
– У богатой и успешной-то?! Что-то как-то… – Леша покачал головой, с радостью отметив, что стучать в ней перестало. – Не вяжется, Толик! За что отобрали? Кто отобрал?
– Отобрали органы опеки. За то, что мальчик при запившей от горя матери будто бы свалился с горки и набил себе пару шишек.
– Оп-па!!! Лихо! И кто же так подсуетился?
– А вот тут, Леша, история моя только и начинается… Слушай, может, на воздух выйдем, а? Жарко у тебя. – Каверин задрал край трикотажной жилетки, помахал им в воздухе, как опахалом. – На улице оно и думается легче.
– А пошли, Толик, пройдемся.
Он согласился с радостью, потому что знал: сейчас после своего рассказа Толик уйдет, и ему станет так тошно в его уютной милой квартирке, что хоть на стены вой. И не столько от мерзкого ощущения похмельной хандры, сколько от того, что не пришла сегодня Любочка. И еще она очень горько плакала где-то за спиной своего муженька, решившего вдруг, что после всех его кобелиных выходок он имеет право на свою жену.
Сволочь!!!
На улице начало подмораживать. Лужи, припорошенные мокрым снегом, покрылись ледяной колючей шубой, тротуары заблестели. Было невозможно идти, чтобы не хвататься за локти друг друга. К тому же дул отвратительный пронзительный ветер, и Зайцев тут же натянул на голову капюшон.
– Все выпендриваешься, все молодишься, – хохотнул Толик, надвигая вязаную шапочку поглубже. – И курточка легковата, и ботиночки.
– Нормально все, – буркнул Зайцев.
Его начало колотить, и он уже пожалел о своем скоропалительном решении. Из тепла да в стужу такую. Лежал бы сейчас на диване, смотрел в телевизор, дремал бы. Ладно, проводит Толика до остановки и назад вернется. Завтра с утра в агентство, может, его помощница накопила для него каких-нибудь дел? Если нет, придется ее со следующего месяца увольнять. Станет не по карману и аренду платить, и зарплату ей. Зимой народец не очень охоч до кобелирования, зимой предпочитает, вон как Любочкин муж, на зимних квартирах отсиживаться. Ближе к весне спрос на его услуги, летом самый разгар, а зимой…
– Так что там с мальчиком? – напомнил прерванный разговор Зайцев, его уже основательно трясло, и он боялся, что до автобусной остановки вряд ли дотянет. – Отобрали его органы опеки, и мать приемная в петлю сунулась?
– Ага, только вот странно она как-то сунулась в петлю-то, Леша. Не сразу, а спустя несколько месяцев.
– И что тебя удивляет? Тосковала, тосковала и…
– Логичнее было бы ребенка постараться вернуть, – возразил дребезжащим голосом Алексей, начав для сугрева подпрыгивать.
– Логичнее, только забрали мальчика-то.
– Как забрали? Кто?
– Отец родной у него отыскался, Леша. Да быстро так, молниеносно практически!
– А раньше где он был?
– Раньше-то…
Каверин сделал хитро-подлое лицо и глянул вниз, на трясущиеся от холода колени Зайцева. Ясно было, что интересное самое у него еще только впереди, но за здорово живешь он этого не скажет. Сначала душу помотает.
– Совсем я тебя, брат, заморозил. Ступай домой, наверное, – произнес друг с притворным сочувствием.
– Щас, погоди, щас пойду. Ты в двух словах, коротко, а? Кто отец ребенка?
– А вот угадай с трех раз!
Толик глянул в сторону автобусной остановки, до нее оставалось метров десять. Народу не было никого, значит, автобус только что отошел. Ждать минут десять-пятнадцать.
– Угадал? – снова повернулся он к другу, тот размышлял, на мгновение отвлекшись от согревающей дикой пляски.
– Ты хочешь сказать, что отцом… Родным отцом мальчика был его приемный отец?!
– Ну-уу, с тобой неинтересно. Ты сразу все угадываешь, Зайцев! – надул губы Каверин, саданул друга по плечу и кивком указал на светящиеся окна бывшей пивнухи – теперешнего бара с шикарным названием. – Может, зайдем? По пивку?
– А и пошли, – не стал ломаться Леша.
Домой снова расхотелось, чем-то зацепила его тема Толькина. Что-то было в ней еще недосказанное. Он начал издалека, впереди еще много интересного. В этом Зайцев был уверен, поскольку друга своего знал преотлично.
В баре было сумрачно, безлюдно и, если не считать легкого музыкального фона, непривычно тихо.
– Закрыты, что ли? – не понял Каверин, снимая куртку.
– Нет, нет, проходите, – высунул голову из-за колонны молодой бармен. – Не время еще просто. Народ после десяти только начинает собираться.
Они выбрали дальний столик, заказали по кружке пива с воблой. Дождались заказа, и только тогда Каверин продолжил:
