Мать с отчимом укатили в теплые страны. Тоже люди странные. Им бы вместе всем быть сейчас, сплотиться. Искать друг в друге помощи, поддержки, а они разметались по разным странам. Не умно, не по-родственному.
Хотя не ему судить. Он вообще один живет. И знать не может, как и кто должен себя вести при данных трагических обстоятельствах. Он вон даже Любочке до сих пор не позвонил, хотя знает прекрасно, что она от мужа ушла, что свободна теперь от обязательств. А все почему? Потому что трусит! Потому что не знает, куда заведет их обоих его звонок. Ему вообще-то хотелось, чтобы никуда не заводил. Потому он и не звонил.
А теперь вот у него появилась Света.
Света, Светочка, Светланка…
Что же ему с ней делать-то?! Как себя вести? Покровительственно? Можно было бы, да вряд ли его это устроит. Напористо? Нельзя. Это не по правилам. Не по его правилам. Он на женщин вообще никогда не давил. Что делать? Что???
– Ладно, давай поступим следующим образом. – Зайцев встал, выпрямился, не удержался, погладил девушку по макушке.
– Каким?
Она вдруг съежилась вся, и Зайцев тут же руку убрал. Перебор.
– Ты останешься пока у меня…
– Зачем?! – Она вскинулась, покраснев еще сильнее. – Я и дома могу.
– Дома? Можешь, конечно, – пожал он плечами нарочито равнодушно. – Но тебя пасут. Не хотел тебе говорить, но…
– Как это? Как это пасут?
– Сотрудникам правоохранительных органов не терпится поговорить с тобой об обстоятельствах гибели врача, оказавшего содействие органам опеки, когда у твоей сестры забирали приемного ребенка.
– Считаете? Считаете, что они додумались?! – она замотала головой. – Я не верю! Это… Это только в кино такие умные менты бывают…
– Да нет, лапуля. Не все там дураки. То есть я хотел сказать, что дураков там нет. Плохие люди встречаются, не спорю. Но их везде полно. Но дураков там точно нет.
Он вдруг обиделся и за ребят, с которыми долгое время работал бок о бок, и за Каверина – друга своего закадычного. Вон как оно! Толик мучился, ночей не спал, пытаясь понять, кому могла помешать ее сестра, если принять в расчет, что самоубийство ее спровоцировано. А она его дураком считает. Чего тогда к нему – Зайцеву – пришла? Он ведь тоже мент, хотя и бывший.
– Извините, – промямлила Света через минуту. – Я что-то лишнее… Наверное, я не права. Но… Все просто так навалилось. Вы в самом деле считаете, что ко мне… Что за мной могут прийти?!
– Считаю.
Он глянул с жалостью на ее макушку. Протянул руку, чтобы снова ощутить шелковистость ее белокурых волос, но не донес, уронил. Чего в самом деле липнет? Чего пугает?
– Прямо вот так за мной возьмут и придут?! – Она подняла на него округлившиеся глаза, судорожно вздохнула.
Зайцев тоже вздохнул, но засовестившись.
Не за ней, нет. К ней. К ней могли прийти и могли начать задавать вопросы. И такие вопросы могли начать задавать, что подноготную своей бабушки, не заметишь, выложишь. Она же запутается моментально – эта милая, красивая девушка. Она хорошая, не прожженная. Такую запутать и заставить свидетельствовать против себя – пара пустяков.
– Возьмут и придут. Ты готова к их вопросам?
– Но… Вам вот рассказала и… И им расскажу. Разве не поймут?
Она уставилась на свои коленки, не зная, что говорить и что делать дальше. Уезжать домой от Зайцева ей не хотелось. У него было уютно, спокойно, не тянуло без конца к входной двери. Не надо было то и дело припадать к дверному глазку и наблюдать за лестничной клеткой. Слушать стук соседних дверей, шум поднимающегося лифта. Не нужно было выбирать время и красться по двору в магазин. У Зайцева можно было просто жить. Но…
Но спокойствие-то это было ложно относительным! Да, она не стала бы с замирающим сердцем слушать и ловить звук шагов Гарика. Но она стала бы ловить звук шагов Алексея Сергеевича. Стала бы слушать, как он ходит, как говорит, как дышит, как льет на себя воду в ванной, и представлять всякое непристойное, как гремит посудой в кухне и журит собаку. И сердце ее, поверьте, в эти минуты неизвестно еще, как бы себя вело. Замирало же, когда он дотрагивался до ее волос, щеки? Замирало. Пересыхало в горле? Еще как!
И как в таком случае жить с ним под одной крышей? Он же одним взглядом ее своим парализует, просто одним взглядом!
– Разве мне не поверят? Я же не вру. Вы-то мне поверили.
– Я – лицо незаинтересованное, – соврал Зайцев, с юношеским томлением подумав, что еще как он заинтересован, еще как. – В органах с тобой нянчиться никто не станет. Просто могут закрыть до выяснения на трое суток, и все.
– И все… – эхом повторила Света, молниеносно представив тесную камеру с панцирными койками, жесткими матрасами и заплеванной раковиной в углу.
Она в кино такое видела.
– И за эти трое суток, поверь, ты можешь во многом признаться. Во многом.
– Но мне не в чем признаваться. Не в чем!
– Это ты пойди и Каверину расскажи, – отозвался ворчливо Зайцев, совсем не понимая ее нежелания разделить с ним кров и стол.
– А Каверин это кто?
– Это мой друг и по совместительству человек, расследующий обстоятельства несчастного случая, повлекшего смерть доктора. И который, к слову… – Зайцев тут же послал мысленное извинение Анатолию за вероломство, но удержаться просто не мог. – И который, к слову, настоятельно рекомендовал мне с тобой поговорить. И… И который не сбрасывает со счетов твоего участия в этом деле.
Света ахнула. Зайцев благоразумно оставил ее «ах» без комментариев. Пусть сама решает, как ей поступить. Он давить не станет, хотя искушение было велико. Но настаивать не в его правилах. Он вон даже Любочке до сих пор не позвонил, а мог бы. Но ведь и она могла бы, могла позвонить, а молчит. Причина?
Он отвлекся размышлениями о своей исчезнувшей с чемоданами пассии и прослушал, что пробормотала Света.
– Что, что? – Он наклонился к девушке, сидевшей перед ним с поникшей головой и теребившей край рукава теплого свитера.
– Пусть будет так, как вы говорите, – громче и тверже повторила Света, подняла на него взгляд и тут же отвела его в сторону, улыбнулась притихшей псине. – Я только одного боюсь, Алексей Сергеевич.
Девушка всхлипнула и с утроенной силой вцепилась в кромку рукава. Рассыпавшиеся волосы занавесили ей лицо. Плечи приподнялись и тут же опали, будто от неподъемно тяжелого вздоха.
О господи! Зайцев закатил глаза, стиснул зубы.
Помощь помощью, но слюни вытирать даже таким красивым девчонкам его тяготило. Что вот он должен сейчас сделать, интересно? Встать перед ней на колени? Обнять, прижать к груди и сказать, что с ним ей не страшен серый волк? Чего она боится?
– Я боюсь в вас влюбиться, – призналась она через томительную молчаливую минуту. – Ужасно этого боюсь, Алексей Сергеевич…
