– Щас все помою. И отвалю. Я уж вам надоел, наверное. Сижу, сижу… Пиво-то, Заяц, пущай остается. Хочешь, пей, не хочешь – меня дождись, загляну как-нибудь на неделе.
Друг звенел высоким голосом и стаканами, с воодушевлением брызгал во все стороны мыльной пеной. Даже передником не забыл повязаться. И с собакой посюсюкался. Зайцев мгновенно насторожился.
– Чего это ты такой довольный, Толян? – Зайцев сунул руки под мышки, снова почувствовав странный озноб, глянул с неприязненным прищуром Каверину в широченную спину. – Колись, а? Кому звонил?
Лопатки под растянутым серым свитером Каверина мгновенно напряглись. Он не спешил с ответом. Закрыл шкаф с посудой. Отжал мочалку, ополоснул руки, выключил воду, вытер аккуратно каждый палец, повернулся с кривой ухмылкой.
– А как думаешь?
– Думаю, не домой звонил.
– Чего это? Я че, домой позвонить не могу?
В голосе Толика проснулись ревнивые нотки. То ли Любочка была тому причиной, то ли профессионализм Зайцева, до сих пор воспеваемый коллегами, покоя не давал.
Догадался же, догадался, подумал он с досадой, поворачиваясь к Зайцеву спиной, что домой он не звонил. А как догадался?
– Домой бы ты стал звонить с городского, дружище, а ты звонил с мобильного, – просто объяснил Зайцев и сдвинул с ног собачью мордаху, собака начала дремать и отяжелела.
– А чего это я с городского телефона домой стал бы звонить? – придрался Толик и досадливо поморщился. – Корчишь из себя проницательного. Ну и че скажешь? Почему?
– Так ты бы сто процентов проверил, раз уж звонить собрался, дома твоя любимая или нет? По мобильнику-то разве поймешь? По мобильнику можно и соврать. Или я ошибаюсь?
Толик отскочил от стены, будто в спину его толкнули. Уперся в стол руками и начал говорить, слегка постукивая кулаками по столешнице, будто каждое слово пытался вбить в него:
– А с чего это ей мне врать? С чего?! Если тебе она врала и мужику своему идиотическому, значит, и мне соврать должна, да?! Ты это имеешь в виду?! – Он тяжело дышал, глядя на Зайцева злыми глазами, на дне которых плескался испуг. – А она любит меня, понял!!! Любит!!! Тебя вот не любила, а меня… Я ведь ее тогда у твоего подъезда встретил, когда ей муженек позвонил. И телефончик попросил. Она дала. А потом вечером я ей звоню, а она плачет. Говорит, у подруги сейчас. Забрала та ее от дома. От мужа она ушла. Я и позвал к себе. Да пошел ты, Заяц! Зачем я это тебе все рассказываю?!
Он резко развернулся, рванув к двери, и едва не расшиб себе лоб о дверной косяк. Пнул дверь, изругался грубо и отчаянно, отчего Дружище снова нелюбезно зарычал. И помчался в прихожую.
Зайцев слышал, как его друг шумно одевается, как роняет тяжелую несуразную куртку на пол, поднимает ее с руганью. Потом визжит «молния» на куртке, зимних ботинках, снова с руганью нахлобучивается шапка на седые вихры. И вдруг сделалось жаль его – дурака стареющего. Жаль его запоздалой влюбленности, его осторожной мечты о возможном счастье. Они же друзьями были всю жизнь. Такое прошли, вспоминать страшно. И ни разу друг в друге не усомнились, ни разу не ссорились. Собачились, бывало, по пустякам, но это же смех. Не портить же такие отношения из-за Любочки.
– Слышь, Толян, остынь, – догнал он Толика уже на пороге, придержал за рукав куртки. – Я же ничего такого… Ты спросил, откуда догадался, я ответил. Без всяких «бэ».
Тот притормозил, но не поворачивался. Отдувался после стремительного одевания и бегства, но уже как будто и не спешил.
– Я бы тоже так сделал, Толян, – представил другу на обдумывание свой последний аргумент Алексей. – Честно!
– Ладно… – Он выдернул из кармана руку, вытянул в сторону Зайцева растопыренную пятерню. – Проехали. Бывай.
– Заходи! – крикнул ему снова в спину Зайцев после рукопожатия. – И новостями делись, не забывай.
– Ага, то-то ты весь обделился, – фыркнул Каверин и покосился на него с кривой ухмылкой. – Кабы я не выцепил сегодня твою красотку, до сих пор бы думал, что она плутает где-то.
– А она, может, и плутает, – предположил Зайцев с тяжелым сердцем. Облокотился о притолоку, обхватил себя руками, его колотило уже всерьез, то ли нервы, то ли хмель пивной выходил, то ли заболеть собирался. – Если она не под домашним в самом деле арестом.
– Так я пошел? – Толик топтался на площадке, последнее замечание друга он оставил без внимания. – Бывай.
– Ага.
Он не уходил, ждал, пока друг дойдет до лифта, пока двери подъехавшей кабины распахнутся. И только тогда крикнул:
– А номер той машины не запомнил, нет, Толян?
Всего на мгновение из-за угла показалось лицо Каверина, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: он не только не запомнил, он и думать об этом не посмел после того, как Света так ловко обвела его вокруг пальца. Но Каверин не был бы Кавериным, если бы не прорычал напоследок:
– Да пошел ты, Заяц!!!
Но Алексей его гнева уже не боялся. Это был привычный гнев – пустой и ничего не значащий, с налетом легкой досады и усталости. Куда страшнее, когда у друга незнакомо темнеют глаза и речь становится до приторного вежливой. Вот тогда беда, тогда – чужие.
Зайцев запер дверь, выключил свет в прихожей, вернулся в кухню. Стол Толик вытер насухо, тарелки все помыл, пиво, правда, не убрал в холодильник. Подумав, Зайцев вытащил из ящика оставшиеся бутылки и рассовал по полкам. Все, больше в кухне делать было нечего. Собаку, задремавшую у ножки его стула, он будить не станет. Он выключил верхний свет, оставив подсветку над рабочим столом, чтобы Дружище спросонья не натыкался на углы и двери, ушел в комнату. Растянувшись на своем диване, который эти дни занимала Света, Зайцев внимательно осмотрел комнату.
Господи, у него с психикой явно что-то не так. Вот кажется, что что-то поменялось, хоть убей. Все вроде на месте, ну! Телик на месте, мебель вся тоже, Светкина сумка с личными вещами в шкафу, это он проверил сразу, как вернулся домой. Тайком от Каверина проверил и не сказал ему ничего. Потому что порадовался, что она еще может к нему вернуться, раз вещи оставила. И в ванной на полочке флаконы с ее шампунем и гелем для душа целы. И халат, и…
Черт возьми, книга!!!
Зайцев подскочил на диване, сев так резко, что в голове зашумело.
Светка все эти дни читала, валяясь в обнимку с пакетом с баранками. Дружище пристраивался у нее в ногах или возле живота, зажмуривал сразу глаза и притворялся спящим, чтобы Зайцев его не прогнал. А Светка читала. Все время что-то читала, так? Так! И сегодня утром, когда он уходил, а она спала, книга эта самая чертова лежала на нижней полке его ультрамодной секционной мебели. А сейчас-то ее нет! А была! И когда он вернулся и проверил Светкину сумку, он башку даст на отсечение, книга лежала на месте. Куда подевалась?!
Каверин, паскуда! Больше некому. И он даже знал, зачем он ее стащил у него. Ему нужны были срочно Светкины отпечатки. Срочно-пресрочно. Ах, паскуда!
