В «Монплезире» Виринею уже знали. И посетители, и персонал.
Относились по-разному. Почтеннейшая публика жгуче завидовала и ходила за ней по
пятам, тщетно силясь дознаться, «как же она, стерва, это делает». Крупье
боготворили Виринею за чаевые. Охрана тихо и необъяснимо побаивалась. А всякие
там смотрящие по столам, менеджеры и пит-боссы – люто ненавидели. Ещё бы!
Вот и сегодня Виринея как бы для разминки выиграла сотню в
«русскую рулетку»,
[177]
поставила на «дабл зеро» в
американской и за один удар, сиречь за одну игру, увеличила сумму в тридцать
пять раз. Как всегда, она поставила на выигрышный номер.
Проигравшаяся публика заскрежетала зубами, крупье мертвецки
побледнел, сменный менеджер, придвинувшись, хмуро глянул на бедолагу – что,
мол, доигрался? Кол тебе, недотёпа! С минусом!..
[178]
Виринея же проследовала в бар.
– Томатный сок со сметаной. Фифти-фифти. Не
взбалтывать, а встряхивать, добавить соли и корицы, слегка охладить.
– Слушаюсь. – Бармен важно склонил пробор,
выругался про себя и принялся совать в миксер помидоры.
Увы, заказанную амброзию Виринее попробовать не дали.
Перед ней появился крепенький пузатый мужичок в смокинге,
самоуверенный, вальяжный и наглый. Зубы у него были золотые.
– Миль пардон.
[179]
– Он вышколенно
поклонился, но глаза остались бандитскими. – С вами хотят говорить. Это
займет совсем немного времени…
Виринея пожала плечами, проверила сумочку с деньгами и
двинулась за золотозубым в самые недра казино. Они прошли длинным коридором,
поднялись по широкой мраморной лестнице и, постучав, проникли в просторный
кабинет, отделанный под старину.
– Ба, какие люди! – Сидевший за массивным, резного
дуба столом человек в чёрном блейзере приветственно сделал ручкой, и быстрые
глаза его пробежали по заранее припасённой бумажке. – Гражданка Башкирцева
Виринея Павловна, проживает там-то, кандидат таких-то наук. Очень, очень
приятно. Прошу присесть…
– Взаимно. – Виринея прищурилась, глаза
превратились в два изумруда. – Господин Хомяков Семён Петрович, –
отчеканила она безо всякой бумажки. – Депутат ЗакСа, две судимости,
образование семь классов. Итак, я вся внимание. Чем обязана?
Она ясно чувствовала, как желание расправы в депутатской
душе уступает место удивлению, растерянности и беспокойству. «Во даёт… Или не
врубается, с кем связалась, или крыша у неё такая, что… Уж больно уверенно
держится, не похоже, что понты кидает… И еврейчик этот с платиновым „Ролексом“,
что вокруг неё вьется, тоже какой-то… хорошо, если не из „Моссада“… Нет, нет…
тут разговаривать надо тонко…»
– Буду краток. – Хомяков нахмурился и, словно
ёжик, зашуршал бумагами на столе. – Я не знаю, как вы это делаете, да и
знать не желаю. Однако благодаря вам моё казино потеряло уже тысяч пятьдесят
баксов. На хрен мне нужны такие игры в рулетку! – Он засопел и нервно
дёрнул рукой. – Шли бы вы, Виринея Павловна, развлекаться в другое место,
а? Вон депутат Госдумы Шкваркин суперказино открыл, «Люкс» называется. Гостевые
фишки,
[180]
максимальные ставки не ограничены, при проигрыше
возвращают пять процентов. В общем, идите-ка вы бомбите Шкваркина, а с меня
хватит. Понятно? – Он всё-таки завёлся. – Короче, чтоб я вас здесь
больше не видел!
«Ты, милый, говорят, всё науке способствуешь. Вот и
поспособствовал бы…» Виринея положила ногу на ногу и поинтересовалась:
– А то что будет?
– А то… Вариант русской рулетки, только специально для
дам. Берётся револьвер с одним патроном и хорошо навазелиненным дулом… Дошло,
Виринея Павловна?
Последние слова он произнёс шёпотом, опустив свои хомячьи
щёки на плечи.
Виринея равнодушно пожала плечами, только в глазах замерцали
очень зловещие искорки. Она не боялась. Бояться их тут, ещё не хватало. Было
больше противно. «А ты как думала? В таком-то месте денежки на науку добывать –
да не замараться?..»
– Приятно было познакомиться, Семён Петрович. До
свидания.
Мелькнуло искушение здесь же, «не отходя от кассы», устроить
Хомякову что-нибудь унизительное и трудноизлечимое. Виринея почти поддалась
зову души, но всё-таки устояла. А вот золотозубому взять себя под локоток не
позволила. Его пальцы замерли в сантиметрах от цели: руку и плечо парализовал
сильнейший прострел. Бывает, знаете ли. Работа такая: то в помещение бежишь, то
на улицу. Да и сквозняки всюду…
– Иван Степанович, могу я это пока оставить у
себя? – Выслушав «отчёт» Кудеяра о походе в развалины, Звягинцев бережно,
как величайшую ценность, тронул часы со спиралью на дисплее. – Хотелось бы
прикинуть параметры поля, способного этакое сотворить…
«Слабаки японцы. Надо было покупать „командирские“…»
– Да хоть навсегда. – Скудин пожал руку профессору
и вернулся к себе. Ему не терпелось усесться за монитор и просмотреть-таки
плёнки, с такими приключениями добытые.
Однако не обошлось без новой задержки. Непугливые, в
общем-то, скудинские сотрудники робко жались по стенам, а посередине помещения,
словно свежепойманный леопард в клетке, расхаживал капитан Гринберг. Подходить
к нему близко, а тем паче проявлять участие и задавать вопросы выглядело
небезопасным. «Эх, Додикович, Додикович, горе ты луковое в еврейской семье!..»
Скудин взял Гринберга за плечо:
– Женя?
– Убью гада. Чтоб мне так жить! Как есть убью,
командир! – Гринберг перестал мотаться туда-сюда, его глаза, обычно хитрые
и весёлые, были двумя снайперскими прицелами. – Ты представляешь, что эта
гнида депутатская Хомяков с Виринеей сделать хотела?!
Тот факт, что упомянутая гнида при всём желании ни волоска
Виринеиного повредить бы не смогла, для Гринберга не имел никакого значения.
Гнида Хомяков угрожал его Виринее. За это гниду Хомякова следовало убить.
Медленно и мучительно…
– Как ты сказал? Хомяков? Из ЗакСа?
Скудин сразу вспомнил безумные глаза Наташи и бандитствующих
отморозков, покушавшихся на честь и жизнь Риты. «Они, едрёна вошь, депутатскими
помощниками оказались, – прозвучал в ушах голос Собакина. – Слыхал,
может, – Хомяков такой?» Кудеяр ощутил, как наливаются чугуном кулаки. А
теперь, значит, ещё и нашей Виринее грозить взялся? Погодите… Хомяков… Хомяков…
Уж не родственничек ли чекиста, что с отцом Звягинцева на Кольском в экспедиции
был? Интересное кино получается…
