– Женя, ты вот что. Не кипятись. – Скудин
улыбнулся и медленно убрал руку с плеча Гринберга. – С Хомяковым этим не
так всё просто…
Женя взирал на него в немом изумлении. По его нерушимому
мнению (которое, как ему было отлично известно, командир до сего времени
разделял), подлецам время от времени следовало бить морду. И здесь был именно
тот случай. Аптечный. Клинический. Так неужели командир пошёл на попятный?..
Депутатской ксивы испугался?.. Испугался?!! Не может быть!
– Не всё мы ещё понимаем, – правильно поняв его
молчание, тихо пояснил Кудеяр. – Хомяков твой в такой цепи звеном может
оказаться… Где и «Гипертех» наш… и вообще всё. Ты, если очень хочется, можешь…
шутку какую-нибудь над ним учинить. Но самого пальцем не трогай. Договорились?
На самом деле это был приказ. Обсуждению и превратному
истолкованию не подлежащий.
– Только ради тебя, командир, только ради тебя… –
сипло проворчал Гринберг. Крутанулся и ушагал по короткому коридорчику в
спортзал – физическим движением разряжать внутренний стресс. А заодно
обдумывать ту самую шутку. Милую, остроумную и, конечно, абсолютно безобидную.
Вроде дырявого старенького «Запорожца», купленного якобы на запчасти, а потом
набитого взрывчаткой и припаркованного между двумя шестисотыми «мерседесами»…
«Эх ты, сикарий
[181]
…» – глянув ему вслед,
Скудин покачал головой и наконец-то заперся в просмотровой.
Это была небольшая комната, оборудованная по последнему
слову техники. Здесь стояла самая современная аппаратура для считывания и
регистрации информации с видеокамер внешнего и внутреннего периметров. С её
помощью можно было привести в читабельный вид даже самую разнесчастную,
наполовину выкрошившуюся видеоленту, но сегодня замечательные технические возможности
не понадобились. Принесённая Иваном плёнка сохранилась на удивление хорошо.
Кудеяр включил воспроизведение… и будто перенесся в прошлое,
в тот самый день, перечеркнувший всю его жизнь. Вновь было дождливое осеннее
утро, и ветер разносил по парковке цветную листву, и спешила на работу учёная –
а также не очень учёная и даже очень неучёная – братия. Вот подкатил на белой
«Волге» величественный Пересветов. Протащился, пошатываясь с бодуна, кочегар
Развалихин, мелькнула, виляя задом, накрашенная, словно кукла, «секретутка»
Коновалова. Вот выбрался из арахисового «москвича» профессор Звягинцев, ещё не
хромой… присел на корточки, заглянул под днище машины – не отваливается ли
грозящий прогаром глушитель… Павой проплыла Ефросинья Дроновна, как всегда
бесшабашно пронеслась пухленькая Виринея и тут же следом – буквально проволокся
Гринберг. Именно проволокся, даже не замечая умирающих от хохота Веню с
Альбертом….
И вот…
Иван застонал. Он увидел на экране Марину. Она была
необычайно красива. Она запирала на ключ скудинскую «девятку», на которой
только что отвезла мужа в аэропорт, и улыбалась едва заметно и загадочно.
Наверное, собиралась кое-что поведать любимому папе… по окончании опыта. Ветер
парусил короткую шифоновую юбку, играл с пушистым, непослушным завитком над
ухом. Господи… Господи…
Иван непроизвольно включил стоп-кадр, с минуту вглядывался в
экран, потом вздохнул и стал крутить дальше. Так… доктор наук Павлов… ворюга
Осипов из буфета… квазиучёный Кадлец с букетом.
Глубоко в подсознании сразу зазвонил колокольчик, которому
Иван привык доверять. Происходило нечто странное. Ни до, ни после Кудеяр
Кадлеца с букетом не видел… Хорошие гладиолусы, а уж количество… целая охапка,
еле несёт… Ну-ка, посмотрим ещё раз, как выходит из машины… Незнакомая, кстати,
машинка-то… Не его… Э-э-э, а кто это там у нас просматривается в глубине
салона? В самом тёмном углу?..
Тень показалась Ивану смутно знакомой. Он скормил
изображение компьютеру, дал команду увеличить и по возможности усилить детали…
Посмотрел результат – и почувствовал, как сердце превращается в звонкую
прозрачную льдинку. В попутчиках у Кадлеца был котообразный молодец,
тика-в-тику один из тех, с кем Иван-резался на ножах в тайболе. Зрачков-щёлок
компьютер, правда, не вытянул, но всё остальное было на месте. «Клоны хреновы…
Или одна кошачья мама нарожала? Ну ладно…»
Скудин ненадолго задумался, потом набрал телефон Звягинцева.
– Лев Поликарпович? Извините, что снова надоедаю. Я
насчёт того нашего разговора… Про волновую помеху… Вы не припомните… в тот
день… да… не случилось с утра что-нибудь необычное? Может, приходил кто,
приносил что-нибудь?
– Хм-м-мм, дай Бог памяти… – Настала очередь
Звягинцева задуматься, а когда он снова заговорил, было слышно, как сразу сел
его голос. – Подождите, Иван Степанович, все мысли всмятку… пойду потолкую
с народом…
Ещё некоторое время на линии царила тишина, нарушаемая лишь
телефонными шорохами, затем трубку взяла Виринея.
– Иван Степанович, здравствуйте… – У Кудеяра снова
жутко ухнуло сердце, когда он осознал, что новоприобретённая уверенность
молодой ведьмочки рассеялась без следа. – Точно, было дело… –
продолжала Виринея. – Утром в тот день Кадлец ни с того ни с сего
припёрся, приволок целый сноп гладиолусов, шикарный, как на свадьбу… Или на
похороны… Это, говорит, вам, красавицы, в знак восхищения… неизвестный
поклонник попросил передать… Марина уже вся в опыте была, установку готовила,
ей ни до чего… Говорит, пусть, мол, этот инкогнито их себе куда хочет, туда и
засунет… а я… – Тут Виринея всхлипнула и разревелась, – а я ей сказала,
цветочки-то не виноваты… красивые… и в воду поставила… на подоконник…
Больше ничего рассказать Виринея была не в состоянии. В
трубке слышался только плач – тихий, задавленный. Так плачут о непоправимом.
Скудин положил трубку и дал команду компьютеру отпечатать на
принтере увеличенную харю котообразного.
– Пожалеете, ребята, – пробормотал он сквозь
зубы. – Очень крепко пожалеете…
Он был убийственно спокоен. Так он чувствовал себя перед
боем не на жизнь, а на смерть. У двери кабинета его уже ждал Боря Капустин. В
руках Монохорд держал красную папку с грифом «Совершенно секретно».
– Вот, командир. Всё, что удалось про твоего фашиста
нарыть… про фон Трауберга. Извини, что немного. Похоже, гад непростой… Здорово
маскируется… – Тут Боря взглянул повнимательнее на Скудина и настороженно
спросил, в точности как сам Кудеяр недавно спрашивал Гринберга: – Иван?..
Наблюдательностью Бог его не обидел. Скудин усмехнулся углом
рта.
– Я тут, Боря, жутко интересный фильм посмотрел… Теперь
перевариваю…
И чтобы никто не ушёл обиженным…
Потенциальная мощь сильной грозы составляет (в эквиваленте)
около ста тысяч тонн тринитротолуола. Это соответствует пяти атомным бомбам,
уничтожившим Хиросиму. Степень разогрева канала молнии достигает тридцати
миллионов градусов по Цельсию, что много выше температуры на поверхности
Солнца. Ежедневно на нашей планете бушует сорок четыре тысячи гроз, и каждую
секунду в землю вонзается сто молний.
