А внешне всё просто. Два слова. «Учёные подсчитали»…
Настоящее дело никогда не делается скоро. Даже при условии
четырёх могучих умов и быстродействующего «Селерона».
Электронные часы на стене показывали семнадцать пятнадцать.
Каждая секунда реальной работы как-бы-установки и
как-бы-объекта проворачивалась в недрах машины более часа. Внутри маленького
узелка пустоты отслеживалось множество точек, влиявших одна на другую, и
происходившее с ними вычислялось по методу последовательных приближений.
Который вовсе не предназначен для тех, кому результат требуется побыстрее. То
есть – опять же не для слабонервных, не могущих терпеть ожидания…
…Картинка на экране обзавелась крохотным локальным
экстремумом, и трое, влипшие в дисплей, разом вдохнув, так и застыли.
Теоретически процесс должен был напоминать священную Фудзи с японской гравюры:
предгорья, предгорья, а потом – величественный взлёт к озарённой светом
вершине. Лавинообразное изменение свойств пространства и времени. Четырёхмерный
мир, впервые дающий потрогать себя, попробовать на зуб…
Так вот – до сих пор «гора Фудзи» в некоторый момент упорно
начинала извергаться, разваливаться и таять, как мороженое на асфальте. Этак на
четвёртом часу эксперимента, когда уже идёт пар из ушей и всем кажется, будто
наконец-то подвалила удача. И вот тут начинаются настоящие чудеса. Взять хоть
упомянутое расхождение, то самое, которого, точно д’Артаньян вызова на дуэль,
ждал профессор Звягинцев. Требующее безотлагательного истолкования. Если нечто
принципиально незыблемое начинает ёрзать, как обмылок по банному полу, то в чём
неправильность? В изначальной физической теории? В избранном математическом
методе? В накопившихся погрешностях? В самом программировании, наконец?..
То есть – снова пар из ушей. Иногда на несколько дней. Потом
раздаётся счастливое «Всё ясно!!!», и действительно становится всё ясно, и даже
делается не очень понятно, как умудрились проглядеть нечто столь очевидное.
Яростные переделки в программе… ловля «мышей»… новый запуск… полдня нервного
ожидания… и опять пшик.
…Процесс на экране благополучно пережил свой экстремум и
начал выстраиваться дальше.
– Лев Поликарпович, вроде прошли… – Голос девушки
дрогнул.
– Расхождение? – снова остановился
профессор. – Альберт! Тебя спрашиваю!
Третий из молодых сотрудников, красивый и крепкий,
спортивного вида парень, хотел было ответить «никаких признаков», но передумал
и выразился более обтекаемо:
– Не видно пока.
Звягинцев мотнул головой и, стуча палкой, возобновил свой
нескончаемый марафон. Подчинённым его хождение напоминало тигра в клетке, а ему
самому – болтание в проруби той самой штуковины. Иногда профессору казалось,
что удачи по определению не будет и лет через десять на прочном линолеуме
образуется вытоптанная тропинка. Так неужели…
– Неужели нащупали?.. – Девушка передвинула
сигарету во рту из левого угла в правый. У неё было редкое и необычное имя:
Виринея. Такое имя подразумевает бледную таинственную красавицу с повадками
лесной колдуньи. Его обладательница куда больше соответствовала сокращённому
варианту, а точнее профанации: Вера.
– Постучи по дереву, – вскинул глаза
длинноволосый.
– Не суеверна, – буркнула научная сотрудница. И в
подтверждение своих слов постучала по собственной голове – прямо скажем, далеко
не «деревянной». Очкарик оглянулся было в поисках подходящего предмета (не по
пластиковому же столу…), но тут кое-что неожиданно привлекло его внимание, и он
возмущённо завопил:
– Кто подсунул?.. Убью!!!
Остальные вздрогнули и посмотрели сперва на компьютер
(Господи, что?!!), потом – туда, куда смотрел их товарищ.
Виновник переполоха покоился на очкариковом столе.
Это был тяжеленный доисторический трансформатор, сгоревший
ещё при Брежневе, а может, даже и при Хрущёве. Одному Богу известно, кому
понадобилось спасать его из прежнего здания и с каким барахлом он прибыл сюда.
Но факт оставался фактом: от оборудования, купленного за миллионы, остались
покорёженные, не подлежащие ремонту ошмётки, а мятый ком жжёного провода в
допотопной хлопчатой оплётке целёхонький, даже не намокший в липкой пене,
которой тушили пожар, переехал за сорок километров на новое место. Вероятно,
ему предстояло пережить, всех и вся и встретить тот день, когда сегодняшняя
«безумная» теория уйдёт с переднего края науки в глубокий тыл, в разряд скучных
банальностей.
Где конкретно он пылился там, на Бассейной, теперь никто уж
не помнил. Валялся, наверное, в далёком тёмном углу, под кучей такого же хлама.
Но вот здесь, в новом помещении, «неупокоенный мертвец» явно обрёл новую жизнь.
И с ней личность, активно жаждавшую самоутверждения. Он вышел на свет и стал
центром внимания. Реликт прошлого успел побывать на всех столах и под ними
(исключая разве профессорский) и в данный момент завершал, должно быть, сотый
виток. Обитатели комнаты номер триста три привыкли руководствоваться научной
логикой, а она не позволяла однозначно утверждать, что «транс» был спихнут
коллеге, без промежуточных звеньев, именно тем сотрудником, на чьём столе его
видели накануне. Оттого почти ежедневный вопль «Кто подсунул?.. Убью!!!» (с
вариациями) стал уже чем-то вроде семейной шутки, без которой не полон день.
В данный момент трансформатор мирно покоился на столе
очкарика Вени, придавив своим весом изрядную пачку компьютерных распечаток и
чёрканых листков с выкладками. Когда он там возник, даже приблизительно сказать
было невозможно. Утром его, во всяком случае, не было. А потом они запустили
машину и… В общем, Веня оглянулся только теперь. Да и то случайно.
– А что, – невинно заметила Виринея. – Очень
неплохое пресс-папье. Оригинальное такое. Идёт тебе, я бы сказала.
– Мыслям весу придаёт, – хихикнул Альберт.
– Можно использовать как весомый аргумент в научном
споре… – продолжила Виринея.
Веня решил считать их высказывания уликами и открыл было
рот, собираясь изобличать. Но в это время компьютер разродился ещё одной точкой,
и все трое снова влипли в экран. Расхождения не было.
Собаки и Собакин
Иногда мартовский ветер растаскивал тучи, и тогда начинало
всерьёз вериться, что скоро наступит весна. Но только на краткое время. Большей
частью небо лежало непосредственно на крышах, без устали пополняя царившую
внизу талую слякоть. Старший участковый инспектор майор милиции Собакин шёл по
своей земле, и его душевная погода была весьма под стать внешней. В подобный
денёк действительно всего меньше захочешь отговаривать ближнего от суицидальных
попыток. Скорее уж табуретку ему пододвинешь и верёвку намыленную подашь… Да
ещё скажешь напоследок: ты меня подожди там, браток, я не задержусь.
Нет, если серьёзно, то Андрон Кузьмич Собакин, конечно, в
петлю не собирался. Тем не менее, пока шёл из дому, мысли одолевали его всё
более мрачные. Одна за другой вспоминались обиды, накопленные за двадцать три
года охраны общественного порядка. Погода повлияла, другое ли что?.. Матушка
Андрона Кузьмича в начале каждого месяца вырезала из газеты квадратик в
рамочке, напоминающей траурную: перечень геофизически неблагоприятных дней.
Весь месяц постепенно желтеющий бумажный квадратик оставался на виду, прижатый
маленьким магнитом к массивным металлическим настольным часам. Часы эти,
исправно тикавшие в кухне сколько Андрон себя помнил, являлись подлинным
шедевром советской промышленности. Безо всякой иронии! Они изображали
Данилу-мастера и Хозяйку Медной горы и выглядели сущим антиквариатом, хотя на
самом деле в точности такие выпускали и по сей день. Андрон над своей
геофизически озабоченной матушкой беззлобно подтрунивал. Говорил, что газетный
квадратик ей нужен был для того, чтобы, не дай Бог, не забыть и в должный
момент почувствовать себя плохо. При этом как бы подразумевалось, что
погода-природа способна влиять только на старых перечниц, да и то не на всех, и
уж никоим образом – на бравых, ни огня, ни воды не боящихся старших участковых…
