Скудин тем временем проскочил Загородный и, не давая себе
расслабиться, уже за Обуховским мостом снова засек хвост. Никуда, оказывается,
не девшийся. И преследовало Кудеяра всё то же авто, приметное до изумления. На
таких не серьёзным преследованием, а только наглыми выходками заниматься. Под
днищем машины горели синеватые огоньки, направленные непосредственно вниз, на
асфальт, – в результате приземистая иномарка как бы плыла в облачке
замогильного света. Плюс опять-таки подсинённая оптика и жёлтые противотуманки
под бампером… Вот только, несмотря на такую дурацкую «внешность», хватка у
преследователей была бульдожья. «Интересно, как они меня опять вычислили?..»
Вообще вопросов было много. Для начала – откуда вообще
взялся хвост? Неужели Собакина так быстро купили на корню? Или бандюки друг
друга дублировали?..
Что-то сегодняшний день был полон загадок, неопределенности
и таинственности, а этого Скудин ужас как не любил. «Ладно, сволочи, будут вам
гонки с препятствиями…»
Изрядно попетляв по городу, уже начиная коситься на указатель
бензина, он выкатился на Каменный мост и по Гороховой, через Мойку, мимо
зловещего здания номер два (а вы думали, почему Гороховая когда-то называлась
«Дзержинского»? Ну то-то же…) выехал на Адмиралтейский проспект, а чуть позже
на Английскую набережную. Преследователи и не думали отставать, наоборот, вовсю
пытались деморализовывать Кудеяра, уверенно держась в десяти корпусах: «Никуда
ты, голубчик, не денешься со своим чемоданом. Нашим то есть чемоданом… Лучше
отдавай по-хорошему…» Правду молвить, Иван больше забеспокоился бы, если бы эти
орлы отстали от него на Красноармейских и пришлось бы серьёзно тревожиться, не
перехватили ли Риту. Но этого не случилось, и он ощущал только азарт. Перевалив
бывший Благовещенский мост, Иван ушёл с набережной на Восьмую линию… и вдруг,
резко дав по газам и в очередной раз наплевав на все правила, рванул по
направлению к Смоленке – что-что, а уж Васькин остров он знал, как собственную
портянку. Сразу за Средним джип сбавил ход и резко, под обиженный колёсный скрип,
повернув, по-пластунски заполз в узкую, похожую на кишку подворотню. Вдоль
бортов оставались сантиметры зазора, но Кудеяру хватило. Он усмехнулся и
затормозил окончательно, поставив «Фронтеру» раком, – ни пройти, ни
проехать. Теперь – сломать ключ в замке зажигания, ужом выползти из салона и
(опять же с чёртовым чемоданом под мышкой) сделать то единственное, о чём
суворовским солдатам дозволялось отвечать «Не могу знать!». Сиречь
ретироваться. Или, если по-нашему, по современному, – живо рвать когти.
Что Скудин и сделал, причём с быстротой, наверняка изумившей преследователей.
Как раз когда он заворачивал за угол, стену у него за спиной осветили знакомые
синеватые фары. Иван воспрянул душой, почувствовав себя в привычной стихии, и
весело прибавил шагу по родным и таким понятным джунглям… каменным, тесным,
вонючим. Путь его лежал к дому, где проживал офицер ГБ Евгений Додикович
Гринберг.
Грин (Гринберг) Евгений Додикович, капитан государственной
безопасности, 1968 года рождения. Телосложение худощавое, рост средний, цвет
кожи смуглый, волосы – чёрные, вьющиеся, глаза карие, миндалевидные.
Национальность – русский. Образование среднее. Личный номер Ж-682317,
агентурные клички: Поц, Пархатый, Сикарий,
[30]
Зелёный, Брат
Каплан. В совершенстве владеет стрелковым и холодным оружием, приёмами защиты и
нападения. Курит мало, алкоголь употребляет в случае необходимости, любит бифштекс
с кровью, гефилте фиш
[31]
и стройных голубоглазых женщин,
преимущественно блондинок. Представляет особую опасности при задержании.
Умеет, выделить главное и сосредоточить усилия на ключевых
участках профессиональной деятельности. Принимает обоснованные решения,
стремится действовать нестандартно, не боится взять ответственность на себя…
(Из служебной характеристики)
Евгений Грин в отличие от однофамильца Александра не писал
дивных книжек о любви и приключениях на далёких морях. Говоря откровенно, он
книжек особо и не читал. Некогда было. Безопасность Родины отнимала все соки и
время. А виной тому были дурные гены Евгения Додиковича по мужской линии.
Прадед, Аарон Абрамович, охранял знаменитый Гохран и ни на миг не забывал
мудрую истину: что стережём, то и имеем. После него осталась ёмкость (по
непроверенным слухам – здоровенный горшок) кое с чем, зарытая где надо, и маузер-раскладка
с надписью: «Борцу с мировой буржуазией Аарону Гринбергу». Дедушка, Самуил
Ааронович, радел о достоянии республики не меньше прадедушки. Он трижды был
репрессирован, что не помешало ему вместе с генералом Серовым спереть из
Берлина корону бельгийской империи. После него остались уже две ёмкости кое с
чем, зарытые где надо, и два комплекта оружия с дарственными надписями. Папа,
Додик как-бы-Семёнович, был заслан резидентом в Штаты и до сих пор сидит себе
тихо где-то в Иллинойсе. Так тихо, что не могут найти. Ни наши, ни ЦРУ с ФБР…
А вот Женя Грин вливался в чекистские ряды с трудом. Органы
безопасности ещё не очухались от очередной волны отъездов и политику держали
бескомпромиссную: «жидов не берём!» Ну да на всякую хитрую гайку, как известно,
найдётся и болт с резьбой. Бедному еврейскому мальчику не дали пропасть тетя
Хая, дядя Моня и чекист-орденоносец, престарелый, но несгибаемый рабби
Розенблюм, помнивший ещё геройского гринберговского прадеда. Сели на «Стрелу» и
поехали брать Москву измором. И взяли, что характерно. «Ладно! – сказала
Родина. – Банкуйте, хрен с вами!» После чего Женя Гринберг получил всё,
что хотел, и даже более. Его научили быстро бегать, метко стрелять, прыгать с
парашютом, крушить империалистам, прямо скажем, не только плавающие ребра… и,
навесив погоны прапорщика, загнали на чужбину кормить москитов и мух цеце. Не
раз в минуты душевного смущения Грину хотелось плюнуть на всё, выкопать один из
дедушкиных горшков и рвануть в Иллинойс к папе. Но он крепился, вынимал пожелтевшее
фото прадеда, вглядывался в его мужественные черты. Аарон Гринберг был
запечатлен на боевом коне, с кривой шашкой наголо, ветер раздувал его густые,
лихо закрученные пейсы. На сдвинутой на ухо, истёртой в классовых сражениях
камилавке
[32]
чётко выделялась пятиконечная звезда…
«Вот это вонища!», – восхитился Скудин, вбегая в тускло
освещённый подъезд. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед
обшарпанной, украшенной подозрительными пятнами дверью. Дверь эта от сотворения
мира не знала краски и кисточки, зато на соответствующей высоте красовался
характерный потёк, липко продолжавшийся на полу. И вообще чувствовалось, что
усилия губернатора по расселению коммуналок не скоро ещё достигнут
окончательной цели. Резиновый коврик у порога был вытерт до дыр, кнопки звонков
гроздьями висели на проводах, и к ним страшно было притрагиваться. Каждой
кнопке соответствовали разномастные, вкривь и вкось сделанные подписи. Фамилии
у гриновских соседей были одна к одной. Писукины, Калогрёбовы, Вшегоняловы… и
ещё легион точно таких же. Случайный человек призадумается, стоит ли подходить
близко к подобной двери и уж тем более в неё звонить. Скудин случайным
человеком не был. Он хорошо знал, куда шёл. Он надавил первую же кнопку и не
дрогнул, когда голые провода ответили фонтанчиком электрических брызг. Где-то
наверху еле слышно заурчал сервомотор видеокамеры, потом щёлкнули, отпираясь,
электромагнитные замки, и массивная, идеально закамуфлированная бронедверь
отворилась.
