Вскоре по лагерю поплыл запах шашлыков, поджаренной на углях
колбасы и картошки, запечённой в золе. Кнопик вылез из персонального окопа,
Джозеф Браун, принюхавшись, вернулся на берег, мисс Айрин из мимолетного
виденья превратилась в докучливую любительницу посидеть у костра. Одним словом,
от приглашения поужинать на свежем воздухе не отказался никто.
Устроились на дощатых скамейках летней кухни, при
фантастическом изобилии деликатесов, завидя которые, американцы мгновенно
забыли безвозвратно погибшие стандартные рационы. На столе из посуды стояли
лишь алюминиевые солдатские миски и двухсотграммовые эмалированные кружки с
одной и той же впечатляющей надписью: «Мы победим!»
– За четвёртый интернационал! – Грин, по привычке
взваливший на себя заботы тамады, тщательно проследил, чтобы штатовцам налили
до краёв, поднял тост и начал чокаться с братьями во Христе. – Пей до дна!
Пей до дна! И ты тоже пей до дна! А ты что, меня не уважаешь?..
Международная научная экспедиция стартовала.
Три мудреца в одном тазу
Интуиция не подвела Звягинцева, профессор Эндрю Беллинг
оказался насквозь русским Андреем Павловичем Бубенчиковым. Соответственно и
виски он употреблял не как положено американцу – напёрсток алкоголя, полстакана
содовой, остальное лёд, – а в чисто национальной российской манере.
Крякая, залпом, под жареную, неведомо где украденную Гринбергом колбасу.
Первую выпили, как водится, за знакомство.
– Разрешите представиться. – Беллинг поднялся и
молодцевато, этак по-гусарски, щелкнул каблуками. – Агент всех разведок…
бывший диссидент и каторжанин, нынче профессор-зоолог.
Он уселся, закурил и, подмигнув Звягинцеву, негромко пропел:
А один зэка – это лично я,
Я без папи жил, я без мами жил,
Жизнь моя была бы преотличная,
Да я в шухере стукача пришил…
Как вскоре выяснилось, Андрей Павлович схлопотал пять лет за
политику в начале восьмидесятых, когда пришёл во власть долгорукий Юрий по
фамилии Андропов и людей стали за здорово живёшь хватать в банях,
парикмахерских и на автобусных остановках – что, кстати, народу, уставшему от
всеобщей расхлябанности, поначалу даже понравилось. Преступление было ужасным:
любовь к Солженицыну. Сидел Бубенчиков в Табулге, что в Чистоозерском районе
Новосибирской области. В бытность свою на зоне насмотрелся всякого разного и, как
следствие, полностью разочаровался в человечестве.
– Я, знаете ли, по первоначальному образованию историк,
но после всех дел интересно мне стало, что же это за тварь такая – хомо
сапиенс. Венец мироздания… – заговорил он неторопливо. Усмехнулся, загасил
окурок, потянулся к бутылке, вновь налил всем. – Нет, правда. Вся история
– сплошные войны, жестокость, ноль здравого смысла. Лезем с ломом и лопатой в
ДНК, в атомное ядро… Хиросима, Нагасаки, Челябинск, Чернобыль… Да куда про
высокие материи говорить, когда на бытовом уровне… любую газету как откроешь,
что у них, что у нас – волосы дыбом…
Звягинцев слушал не перебивая.
– И на данный момент, – продолжал Андрей
Павлович, – моя скромная, скажем так, кочка зрения неутешительна.
Человечество – вовсе не венец Божьего промысла и творения, а, напротив,
отклонение от общей линии космического развития. Бейте меня, топчите ногами,
кушайте меня с кашей… но уж больно похоже, что третья планета Солнечной системы
вовсе и не родина библейского Рая, а, скажем так, резервация для пасынков
эволюции… заповедник для неудачного клона, выбракованного на пути вселенского
прогресса. Кстати, совершенно неясно, как вообще возник человек. Теперь ведь,
кажется, уже всем очевидно, что теория Дарвина есть академическая чушь,
созданная на потребу дня…
Снаружи, из-за окна, доносилось дикое пение братьев Хулио и
Бенджамина. Подобную какофонию Лев Поликарпович слышал только однажды – на
выпускном балу у Марины, когда мальчики её класса, решив на прощание изумить
учителей, самым серьёзным образом взялись хором петь «Вечерний звон»
по-английски.
– Интересная концепция. – Звягинцев поставил
опорожненный стакан, сложил на груди руки. – Космический зоопарк,
говорите? А что, коллеги, может, в этом что-то есть. Тем более факт налицо:
тысячелетиями бились над совершенствованием рода людского христианские,
мусульманские, буддистские и прочие подвижники, а воз, как полагается, и ныне
там. Только поясните, коллега, что лично вас смущает в происхождении
человечества? Прошу извинить мое любопытство, я не специалист.
Веселье за окном между тем развивалось по нарастающей.
Жуткое пение смолкло, зато начались танцы. Не менее жуткие. Сестра Айрин
вскарабкалась на стол и, ритмично раскачиваясь, вращая бедрами, стала
освобождаться от одежд. Со стороны происходившее напоминало борьбу с комарами.
«Здешний комар – это огромное породистое насекомое, – немедленно
вспомнилось Льву Поликарповичу. – Чрезвычайно кровожадное и вездесущее. А
вообще природа великолепна…»
– Пожалуйста, коллега, пожалуйста. – Бубенчиков
широко улыбнулся и безо всяких церемоний похлопал Звягинцева по плечу. –
Мне очень приятен ваш интерес, сразу видно, что вы не просто отдаёте дань
вежливости… Так вот, если позволите, начну издалека. Примерно полтора миллиона
лет назад появился примат «хомо эректус» – человек прямостоящий. Он
просуществовал без каких-либо изменений больше миллиона лет – и вдруг,
совершенно неясно почему, превратился в «хомо сапиенса» с объёмом черепа на
пятьдесят процентов больше прежнего. Этак двести тысяч лет назад. Сей гражданин
обладал способностью говорить и имел анатомию тела, довольно близкую к
современной…
Андрей Павлович ткнул сигаретой в сторону окна, за которым
во всей красе просматривалась мисс Айрин.
– Может, наш кроманьонец произошел от неандертальца,
как это следовало бы предположить по теории Дарвина? Так ведь нет. Недавние
находки в Израиле убедительно доказали, что хомо сапиенс существовал
одновременно с неандертальцем и прекрасно с ним уживался…
– Ага, – хмыкнул Шихман, – уживался. То-то
кроманьонских потомков сегодня как саранчи, а неандертальцев…
– Вы мне лучше объясните тот факт, что в человеческой
клетке содержится всего сорок шесть хромосом, когда у наших якобы ближайших
родственников, обезьян, – сорок восемь. Что нам теория естественного
отбора говорит по этому поводу? Правильно. «Молчит наука».
[81]
Пойдем дальше… – Голос Бубенчикова приобрел явственные лекторские
интонации. Профессиональная привычка, всколыхнувшаяся под действием
выпитого. – Человеческий мозг чрезвычайно эффективен, но средний
индивидуум использует его возможности в степени совершенно ничтожной. Зачем
такой запас качества? Напрашивается вывод, что мозг был устроен «на вырост», с
учётом будущих нужд его обладателя. Почему способность овладевать языками уже
заложена в мозгу новорождённого? Кем?.. А возьмите словарный запас! Если строго
следовать Дарвину, в повседневном существовании мы вполне обошлись бы набором
из нескольких простых звуков. А у нас в среднем по двадцать пять тысяч
слов!.. – Андрей Павлович глубоко затянулся. – Теперь же, коллеги,
давайте без прикрас взглянем на себя со стороны. Голая обезьяна…
