То ли дело свои!
– Ща, командир, отолью только! – Мгновенно
проснувшийся Капустин сразу принялся одеваться. Лишь мельком покосился на
гринберовскую койку. – А Пархатый что, в забеге уже?
Ложе Евгения Додиковича хранило первозданную девственность.
Его то ли давно и со всей тщательностью заправили… то ли, наоборот, не
разбирали вовсе.
– Да нет, он, похоже, не в забеге, а скорее в
загуле… – Скудин выглянул в окно и тотчас хмыкнул. – Кстати, а вот и
он, родимый.
– «Не распалася семья»,
[87]
– обрадовался
Монохорд.
Гринберг шёл с американской стороны. Шёл уверенной походкой
человека, до конца выполнившего свой долг. В измятом генеральском мундире он
смахивал на полководца, одержавшего тяжкую, но убедительную победу. Ещё в его
повадке было что-то от мартовского паскудного кота, крадущегося с гулянки
домой.
– О нет, нет… только не это… – узнав о затеваемой
зарядке, капитан Грин помрачнел, споткнулся и принялся хромать на обе ноги
сразу. – Я должен принять ванну, выпить чашечку кофе…
От него шел густой запах вчерашних деликатесов,
приправленный водочным перегаром и французскими духами. Если кому не доводилось
подобного обонять, поверьте на слово – смесь жуткая и тошнотворная. При других
обстоятельствах Скудин устроил бы подчинённому курс лечения по полной
программе, до семьдесят седьмого пота и закаченных глаз, но вчерашние заслуги
Евгения Додиковича заставили его смягчиться: «Ладно, котяра несчастный, живи
пока».
В общем, побежали втроём: Скудин, Боря Капустин и
увязавшийся с ними Кнопик. Едва заметная тропинка вилась вдоль берега озера,
отлого поднималась в гору, скоро началось редколесье, запахло мхом, сосной,
еловой живицей.
– Хорош, гвардейцы! – через пару километров Скудин
высмотрел аккуратную полянку-пролысину, весьма похожую на спортплощадку с крупным
утрамбованным песком, остановился в центре, неподалёку от большого камня,
вросшего в землю.
Облюбованное им место было, если подумать, странноватое.
Никакой растительности, кругом песчаной площадки – только крупные валуны и
мелкие булыжники, озеро отсюда казалось бескрайним, простёршимся до горизонта
антрацитово-чёрным разливом. На податливом, словно нарочно разглаженном песке
не было видно ни единого следа, ни лисьего, ни заячьего, ни оленьего. Это в
июне-то! Очень странно. И подозрительно. Кудеяр самым придирчивым образом
обошёл «спортплощадку», потоптался, помял ногами песок…
Ничего.
Ну и ладно.
– Делай, как я!
Не спеша, с удовольствием Скудин принялся разогревать шейные
мышцы. Боря в унисон завертел головой. Кнопик уселся перед ними, неуверенно
виляя хвостом и пытаясь понять, чем это заняты люди. Может, они собирались с
ним поиграть?.. Непохоже… Отчаявшись уловить в их движениях какой-либо смысл,
пёсик отдался во власть инстинктов и бодро отправился на охоту. Было похоже,
что водопад незнакомых запахов вызывал у него лёгкое головокружение.
Размялись, потянулись, стали делать «солдатскую мельницу». И
вот тут… В некоторый момент вместо радостного чувства движения Иван ощутил
вдруг присутствие опасности. Ни дать ни взять кто-то совсем рядом прицелился ему
в спину!
«В тайболе живём…» Рефлексам своим Кудеяр доверял. Они
никогда его не подводили. Он стремительно кувырнулся вперёд ещё прежде, чем
мысль о затаившемся снайпере стала осознанной. Ушёл с чётко отгаданной линии
атаки, залёг, лапнул несуществующую кобуру… осторожно осмотрелся.
Ничего. Ничего и никого.
Всё тихо. Лишь осины подрагивают листьями под легким
ветерком…
– Ты чё, командир?..
Капустин уже лежал рядом с ним на песке. Он бросился наземь
не рассуждая, действуя по принципу: делай как я. Борис слишком хорошо знал, что
Скудин ничего не делает просто так.
– Мнительный я стал. Старею, наверное, – проворчал
Кудеяр. Между тем неведомая опасность отступила так же внезапно, как появилась,
Иван поднялся, и в это время из чащи послышался приближающийся визг, и через
мгновение на поляну выскочил насмерть перепуганный Кнопик. Лохматый колобок
подлетел к людям и плотно прижался к ногам Скудина. Он мелко дрожал и прятал
хвост под брюшком, шерсть на загривке стояла дыбом.
– Эх ты, сторожевая собака… – Иван подхватил
пёсика на руки, тот, разрываясь от пережитого страха и вновь обретённой
безопасности, попробовал облизать ему лицо. Кудеяр мотнул головой: – Уходим,
Боря. После будем разбираться.
А в чём, собственно, разбираться? «Скорее всего
медведь, – сказал себе подполковник. – Его присутствие тоже на
расстоянии чувствуется…» Он лукавил. Он встречался с медведем. Ощущение было
совершенно другое. Но не эти же… со зрачками? Они прошлый раз о своих
намерениях через тонкие планы не предупреждали…
Назад бежали молча. Кнопик, постепенно успокаиваясь, тихо
скулил на руках у Ивана. Два километра пробежки да ещё испуг – горожанину с
непривычки было многовато.
В лагере их встретил шум и гам.
– Я вас, любезный, попрошу не повышать голос! – Профессор
Звягинцев с намыленным, выбритым лишь наполовину лицом, потрясал перед егерем
Даниловым объемистой кожаной папкой. – Вот, можете убедиться. Весь пакет
документов в полном порядке! И уберите ружьё!
– Да подотрись ты, академик, своими бумагами! – Старый
саам горестно оглядывался на следы танковых траков, на широкую просеку,
проложенную гринберговской техникой в мелколесье, и действительно порывался
снять с плеча ружьё. – Это кто сделал, я тебя спрашиваю, чёртов
интеллигент! Тебя бы так поперёк жопы! А потом вдоль! И опять поперёк!
И его можно было понять. Всюду сломанные, вырванные с корнем
ольхи, рябины, берёзки, глубокие шрамы от гусениц на изумрудно-зеленом мху и
светлом, словно отбеленное полотно, ягеле. Зарастёт не скоро…
– Здравствуй, дядя Степан! – Скудин сразу понял,
что подошёл весьма вовремя. Слова явно закончились, но, слава Богу, до дела ещё
не дошло. Иван крепко обнял удивлённого Данилова. – Ты не серчай так, дядя
Степан. Генерал тут один вчера у нас напахал… Так я расстрелял его. Вечером
ещё. Зарыл как падаль и могилу заровнял, теперь не найти.
Не давая сааму опомниться, он метнулся в вагончик, сделал
страшные глаза полупроснувшемуся Гринбергу и, сдёрнув с плечиков, вынес наружу
многострадальный мундир.
– Вот, дядя Степан, – продемонстрировал он егерю
тяжёлый от наград китель. – Закопали, как равка,
[88]
голым, лицом вниз. Чтобы сразу в ад провалился.
Голос его был убедительно твёрд и полон отвращения и скорби.
Иван тут же понял, что перестарался. Мгновенно наступившая тишина сказала ему,
что он убедил не только саама. В самом деле, кто видел Женьку после того, как достиг
пика вчерашний гудёж? В смысле, кто, кроме американцев?.. Профессор Звягинцев
машинально вытирал намыленную щёку, на глазах серея лицом: «Неужели?!!
Гестаповец…» Веня переглянулся с Альбертом, и оба стали медленно пятиться.
Виринея в ужасе закрыла рот рукой, глаза её наполнились слезами. «Ого, девочка,
а тебе Женька-то, оказывается, не совсем безразличен…» Один Капустин прикусил
губу, чтобы не расхохотаться. В его взгляде, устремлённом на Скудина, плескался
восторг. «Во дает командир!»
