Вопросы без ответов
После ухода Данилова экспедиционную деятельность удалось
возобновить, только когда народу был продемонстрирован злой и невыспавшийся
Гринберг. Тогда наконец позавтракали и приступили к своим прямым обязанностям.
Виринея, Веня и Альберт под руководством Звягинцева начали раскупоривать и
проверять хрупкую научную аппаратуру. Скудин и Глеб с Борисом принялись
обустраивать лагерь. Кнопик хотя и налопался перловки от пуза (она, кроме него,
мало у кого вызвала гастрономический энтузиазм), но от кухни далеко не отходил
– из бака восхитительно несло говяжьей сахарной костью, томившейся в кипятке.
Эдик завтрак проигнорировал и вообще не показывался на свет Божий. Так
продолжалось до полудня, когда объявили получасовой перекур.
– Пойду-ка я взгляну, как там наш парень… – Скудин
отложил кувалду, вытер рукавом лоб… и в тот же миг стало ясно, что с парнем всё
в порядке. Эдик сам подал голос. При посредстве караоке. На всю мощность
японской электроники.
Без вин, без курева – житья культурного…
За что забрал, начальник? Отпусти…
Звонкое эхо подхватило песню, понесло на своих крылах, и со
стороны озера донеслось:
И тогда вливать мы стали в глотку
Политуру и одеколон…
Караоке нынче в большой моде. Всякий может включить
музыкальный центр, покрепче зажмуриться и вообразить себя хоть Филиппом
Киркоровым, хоть Кристиной Орбакайте, хоть самой Аллой Борисовной. «Пустые»,
без голоса, записи песен существуют на любой вкус. В том числе и для тех, у
кого этот самый вкус отсутствует напрочь. Зайдите в любое воскресенье в любой
парк нашего обширного Питера – сами услышите…
Как скоро выяснилось, баллада об алкоголиках, спьяну
завербовавшихся в Фергану, была в Эдичкиной музыкальной библиотеке едва ли не
самым пристойным произведением. После нескольких песен, состоявших в основном
из неостроумно зарифмованных матерных слов, невинное «начальник, отпусти!»
начало казаться возвышенным и духоподъёмным, как Бах.
– Господи, да прекратятся ли когда-нибудь эти
гнусности! – Звягинцев оторвался от тарировки сейсмографа, раздражённо
хлопнул рукой по колену.
Сидел старик Герасим
И чистил хрен песком… —
доносилось из вагончика.
– Остроумному произведению можно простить некоторую
фривольность, – покачала головой Виринея. И оглянулась на парней. –
Но это, ей же Богу, не остроумно!
Она была далеко не ханжой. И не делала вида, будто «таких
слов не знает». Наоборот: узрев на книжном лотке словарь русского мата, она
немедленно купила его, принесла домой и, к ужасу родителей, внимательно
прочитала. Раз есть такое явление в языке, полагала она, – значит,
лингвистам следует его изучить. А уж применять или нет, и если применять, то в
каких случаях – это другой вопрос. Всем известно, сколь волшебно-целительное
воздействие иной раз оказывает крепкое слово и на человеческую психику, и на
неодушевлённую вроде бы технику, никак не желающую работать. Но делать
магические заклинания единственным выразительным средством обыденной речи?..
Елена стала раком… —
разносилось над озером.
– Так, – сказал Скудин. И пошёл к Эдикову
вагончику. Дверь была закрыта изнутри на защёлку, но Иван слегка нажал плечом,
и запоры, вылетев из гнёзд, со стуком упали на пол. Все стены вагончика были
завешаны похабными плакатами. Такого рода картинки когда-то попались Кудеяру в
финском журнальчике, рекламировавшем питерских проституток. Ноль одежды, позы,
предназначенные ознакомить потенциального клиента со всем спектром возможных
услуг… Ивана, помнится, поразили одинаково приоткрытые рты (девки, видимо, полагали
это весьма эротичным) и одинаково дебильное выражение пустых глаз. В том
журнальчике при каждом фото красовались номера контактных телефонов и адреса
интернетовских сайтов. Ну так то было узкоспециализированное издание,
ознакомился и закрыл. Но развешивать по стенам и, значит, постоянно лицезреть
фотографии, при виде которых даже старое гинекологическое кресло расплавилось
бы от стыда?..
По мнению Кудеяра, тут речь шла уже не о юношеском взрыве
гормонов, а об определённой умственно-эмоциональной ущербности.
И он сразу понял, что не ошибся.
Внутри вагончика стлался волнами густейший дым. Но не
табачный. Этот дым был сладковат, отдавал словно бы распаренными банными
вениками, и проблема, мешавшая спать генералу Владимиру Зеноновичу, сразу стала
очевидна. Где вы, милые ностальгические страдания, – ах, что же делать,
мальчишка тайком начал курить!.. Нам бы ваши заботы. Сынок генерала курил явно
не «Ротманс».
– Всё поёшь? – Стараясь глубоко не дышать, Скудин
разогнал ладонью ощутимо плотную дымовую завесу, дотянулся к музыкальному
центру и вырубил звук. – А не слабо тебе встать-то перед подполковником?
Эдик предавался пению лёжа, разметавшись на койке. Со
вчерашнего он явно не раздевался – видно, было не до того, боялся, наверное,
как бы певческая муза не свинтила.
– А не пошёл бы ты, мужик… – Он презрительно и
далеко сплюнул, хотел было вновь включить громкость, но поленился шевельнуть
рукой и выпустил из пальцев микрофон. – Папахену скажу, – пообещал он
капризно, – папахен тебя до подпрапорщика уроет. Песню испортил, гад. Кто
ты есть в масштабе госбезопасности? Так, вошь, инфузория, амёба,
дрозофила… – Эдик, впрочем, выговорил «дроздофилла». – Бык
парнокопытный. Папахен пёрнет, тебя сдует. Но и он полное говно в контексте
мировой революции…
Вместо мировой революции он с таким же успехом мог упомянуть
и проблему СПИДа, и жизнь на Марсе, и итальянскую оперу. Удолбавшись, генералов
сын «подсел на умняк»
[90]
и сам готов был задохнуться от
собственной гениальности, вот только Скудин философской беседы не оценил.
– Так. – Он крепко взял Эдика за ворот, выволок,
как куклу, из бытовки и, удерживая на весу, нехорошо ухмыляясь, передал
Глебу. – Головкой только не урони, слабое место.
– Не уроню, – пообещал Буров.
Кудеяр вернулся в вагончик, вынес чемоданы генеральского
отпрыска и с иезуитским пристрастием стал рассматривать содержимое.
– Это что? А вот это?
– Сука!.. – заверещал Эдик.
Вздёрнутый в воздух на полметра от земли (грустно
улыбавшийся Мутант держал его без видимого усилия), знатный вьюноша поначалу
был грозен, сыпал ужасными словами, однако вскоре сделался задумчив, затем
пустил слезу и наконец разговорился.
– Что, что… – всхлипывал он ещё через пару
минут. – Это «кузьмич», это «молоко бешеной коровы»… это «мацанка», это
«Люся», это «дабл», это «мел». Пусти, дяденька, блевать тянет…
К экспедиции он подготовился со всей основательностью.
Помимо обыкновенной конопли в его активе были запасы поджаренной на масле и
вываренной в молоке, а также пластилинообразная, наиболее удолбительно
действующая пыльца. Плюс наркотики группы ЛСД, мафиозно-аристократический
кокаин и жизнерадостно-юношеское экстази. А вот всякие там «бинты»,
[91]
«чёрное»,
[92]
«белого китайца»
[93]
генеральский
сын не уважал. Наверное, с младенчества боялся уколов.
