– Вы что, из социальной службы? – женщина улыбнулась. – Ребята, я бывший прокурор этого района. Так что покажите для начала свои документы.
– Нет, – Линев вынул из кармана удостоверение. – Мы сотрудники ФСБ.
Женщина подошла ближе, по пути щелкнув выключателем, и посмотрела на развернутое удостоверение.
– Странно, – она недоверчиво взглянула на Данилу, потом на Антона. – Проходите.
Проводив посетителей в просторную кухню, женщина усадила гостей за стол.
– Чем же я могу вам помочь? – выключив газ, спросила Таисия Андреевна.
– Вы проживали здесь в сорок первом году?
– Да, – кивнула она, продолжая стоять у плиты. – Мне тогда было тринадцать лет.
Во избежание паники руководством «Анаконды» было принято решение ничего не говорить о тротиле. Не подходила версия и с историческими ценностями. Люди попросту могли скрыть, что были свидетелями устройства тайников, а потом самостоятельно начать их искать.
– Видите ли, когда немцы подошли к Москве, Политбюро приняло решение по всей столице устроить тайники для работы подполья, на случай ее сдачи, – стал пояснять Данила. – Там были печатные станки для листовок, продовольствие, радиостанции и даже оружие. Прятали в основном в подвалах, замуровывая в стены. Вы ничего, связанного с подобными работами, не припоминаете?
– А как же, – ошарашила посетителей бабулька. – Такое разве забудешь? У меня отца за эти ящики в Сибирь отправили. Там и сгинул.
– Как это? – Антон напрягся. – Расскажите поподробнее.
Лицо бабульки стало грустным. Пройдя к столу, она села на краешек табурета и, с шумом переведя дыхание, отрешенно глядя в пол, всхлипнула:
– Мой отец до начала тридцатого года работал врачом. Как-то у них в клинике скончалась жена известного по тем временам человека, – она махнула рукой, – сейчас уже не важно, какого именно. – Несмотря на то, что отец никаким боком не касался ее лечения, этим занимались другие, как сейчас говорит мой внук, он также «попал под раздачу». Выйдя в сороковом, устроился дворником, у нас во дворе. Когда началась война, на фронт его не взяли из-за очень слабого здоровья. Он страдал болезнью легких, которую, кстати, заработал в лагерях. Здесь, – она обвела взглядом кухню, – кроме нас жили еще четыре семьи. Свои инструменты он хранил в кладовке, которую сам и построил прямо в подвале дома.
В начале сентября, а работал он допоздна, около полуночи в дверь постучали. Какой-то военный привел отца, держа за локоть, и со словами «не суй свой нос куда не следует», грубо втолкнул в коридор. В комнате папа рассказал, что когда закончил работу и пришел к подвалу, чтобы оставить там метлу и лопату, то увидел, как военные сгружают туда какие-то ящики. Каждый с трудом несли по четыре человека. Рядом, под присмотром конвойного, двое арестантов в большой бадье мешали цемент.
Он спокойно прошел вниз. Посреди комнатушки увидел открытый люк. Он и раньше обращал внимание на квадратную крышку, считая, что там канализация. Отец удивился и подошел к своей каморке. Едва собрался ее открыть, как этот военный увидел его и стал кричать, обзывать нехорошими словами.
Отец пытался объяснить, что он попросту хотел поставить на место инструмент и идти домой. Однако тот и слушать не пожелал. Спросив адрес, он схватил его и поволок прочь. Уже на улице пригрозил расстрелом солдату, который стоял у входа с винтовкой. Потом дошел с папой до дверей нашей квартиры и, убедившись, что тот не обманул его, ретировался.
Мы думали, что все на этом и закончится, и легли спать, – она смахнула скатившуюся по щеке слезу, – а под утро в двери громко постучали. Трое сотрудников НКВД ворвались, как только мама открыла дверь. Они, грубо толкая в спину того военного, который накануне привел отца, прошли в нашу комнату, где, показав пальцем на полуодетого отца, задали военному единственный вопрос: «Этот?»
Военный ответил «да», после чего его увели. У папы спросили фамилию и имя, после чего ему приказали собираться. Больше мы его не видели. Нас тогда спросили, рассказывал ли что наш отец после возвращения с работы, но мама быстро сообразила и ответила, будто все уже спали, а сама она с ним поругалась и два дня они вообще не общаются. Потом она долго обивала пороги различных инстанций, но о судьбе отца никто ничего не знал.
На какое-то время на кухне воцарилась гнетущая тишина. Первым ее нарушил Линев:
– А что сейчас у вас в подвале?
– Склад какой-то фирмы, – ответила взявшая себя в руки старушка.
– До того случая вы были внизу? – осторожно поинтересовался Антон.
– Конечно, – словно удивившись вопросу, ответила женщина. – Я же говорила, отец сильно болел. Ему приходилось помогать. Иногда я его подменяла. Но это тоже было опасно. Если бы увидел управдом…
– Понятно, – почувствовав, что разговор уходит не в то русло, кивнул Антон. – А расположение этого люка помните?
– Практически по центру помещения, – на секунду задумавшись, ответила Шпак.
* * *
Абдул Тахре после утреннего намаза взял четки и с задумчивым видом стал ходить по квартире.
Первые пять дней, проведенных в Москве, он потратил на изучение города. Несмотря на то, что в начале девяностых он прожил здесь почти год, учась на подготовительных курсах для поступающих в МГУ иностранцев, сейчас Абдул с трудом ориентировался в столице. С толку сбивали новые названия улиц, внешний облик изменили суперсовременные строения, рекламные щиты. Поменялись номера автобусов и троллейбусов.
Обилие транспорта, который заполонил улицы, вынудил его отказаться от самостоятельной езды за рулем. Для этих целей он использовал Хазама, прилетевшего вместе с ним по настоянию отца. Абдул хотел, чтобы в поездке его сопровождал другой человек. Он знал, отец проинструктировал старика, который приходился ему дальним родственником, и теперь тот с завидным постоянством докладывал ему о каждом шаге его сына.
Соглядатай снял однокомнатную квартиру в доме напротив. Вернее, подходящее жилье подыскали люди Гафура, которым загодя была поставлена такая задача. Но за обе платил Абдул.
Здесь он – представитель небольшой компании, ищущий рынок сбыта своей продукции, а именно, фиников.
Оба араба довольно сносно говорили на русском языке. Хазам и вовсе когда-то, во времена своей молодости, окончил Университет Дружбы народов.
Поводом для приезда послужило покушение на Сарсура Махуля, близкого друга отца. Сам Сарсур пострадал не сильно, отделавшись ушибами, но факт того, что на активного члена Аль-Каиды, о котором, казалось, русским не было ничего известно, начала охоту какая-то их спецслужба, заставил на время поменять план действий. Теперь работу диверсионной группы в Москве будет курировать Абдул. До сегодняшнего дня он не встречался с Гафуром, занимавшимся подготовкой к акции. Вопрос с жильем решался через нескольких посредников Хазамом. Необходимо было выяснить обстановку вокруг прибывшей в Россию группы. Разобраться, каким образом русские вышли на Сарсура. Причем действовали не дилетанты. Убив кучу людей на чужой территории, едва не отправив к праотцам довольно серьезного человека, они умудрились бесследно исчезнуть из страны. Под угрозой была операция, которая очень долго планировалась и на которую потрачено много денег. Для этого у Гафура была своя контрразведка.
