– Держись! Я здесь, я иду, держись!
Щенок-симуран таращил глаза и цеплялся передними лапками за
ледяной выступ. Задние болтались над пустотой. Крылья, ещё не сбросившие
детского пуха, беспомощно дёргались. Юные симураны впервые взлетают годовалыми,
а иные и позже. Этому малышу было всего четыре месяца от роду.
Белоголовая девочка пыталась дотянуться до него, медленно
сползая по склону. Она была хрупкой и маленькой, как все виллы, но щенок привык
знать в ней Хозяйку, мудрую и всемогущую. Когда сегодня они отправились гулять,
забрели на отдалённый снежник и хозяйка бросила ему тряпочный мяч, малыш не
раздумывая помчался ловить. Теперь мячик лежал где-то там, далеко внизу,
невидимый среди острых камней. Щенок, угодивший на скользкую крутизну, должен
был вот-вот отправиться следом.
Рука Хозяйки, такая сильная, спасительная, придвигалась всё
ближе. Девочка-вилла могла бы позвать на помощь, но не делала этого, потому что
ей было стыдно. Закусив губы, она осторожно переставляла нож, воткнутый в снег,
и пядь за пядью спускалась к щенку.
Наконец она коснулась его, схватила за шиворот и потянула к
себе, вытаскивая наверх. Однако движение, поставившее малыша на безопасный
уступ, для неё самой оказалось последним. Двойной вес заставил нож прочертить в
плотном снегу глубокую борозду. Девочка потеряла опору, тихо вскрикнула и
полетела вниз. Маленький симуран видел, как она переворачивалась в воздухе и
становилась всё меньше. Потом камни внизу окрасились кровью, и голос Хозяйки
навсегда перестал звучать у него в голове.
Когда подоспела подмога, щенок лежал в снегу на краю
пропасти и кричал. Это был страшный то ли вой, то ли крик симурана, оставшегося
сиротой…
Глава 1. Дети Кокорины
В начале весны над окрестностями Галирада повисают толстые,
тяжёлые облака, похожие на мокрые разбухшие войлоки. Они плывут с моря, оттуда,
где стынут в вечных туманах Сегванские острова. Облака несут с собой столько
влаги, что едва могут её удержать. Избыток сырости проливается наземь дождём, и
белому великолепию зимы приходит конец. Обнажившаяся земля ещё мертва и оттого
безобразна. Словно устыдившись содеянного, дождь уступает черёд мокрому снегу,
зачастую обильному на удивление. Такую погоду галирадцы называют «дряпня», и по
самому названию чувствуется, сильно ли она нравится людям. А налипшее покрывало
ещё прихватывает вернувшимся морозцем… Вот тогда жители сольвеннской столицы
вовсе перестают понимать, вправду ли в ворота постучалась весна или, может,
нынешний год нечаянно проскочил мимо красного лета и опять уходит в предзимье?
Но потом, ближе к великому празднику Рождения Мира, когда
день впервые равняется с ночью и принимается главенствовать в сутках, погода
меняется. Всё тот же западный ветер рвёт казавшиеся бесконечными облака и
уносит их в неворотимую сторону. Солнечная колесница день за днём скользит в
ясной, ничем не нарушенной синеве, а ночами людским глазам являют себя
величественные караваны созвездий, замыкающих свой годичный круговорот в
небесах.
В это время по северным склонам холмов ещё громоздятся
непролазные залежи осевшего, но по-прежнему упорного снега, в тени пробирает
морозец и под ногами хрустят замёрзшие лужи, но на солнце люди работают в одних
рубашках и закатанными рукавами утирают с лиц пот.
Галирадцы любят такие дни – и просто за их удивительную,
какую-то изначальную прелесть, вполне соответствующую Рождению Мира, и в
особенности за то, что об этой поре, пользуясь благодатью обтаявших, но ещё не
раскисших дорог, в город начинают прибывать купцы на колёсных телегах.
Прибывать и приводить первые обозы после того, как прекращается санный путь.
Тут надо заметить для неосведомлённых, что море у здешних
берегов, близ устья великой Светыни, не замерзает никогда, даже в самый лютый
мороз, а значит, купцы-мореходы прибывают сюда круглый год без перерыва. Оттого
так важно для Галирада надёжное сообщение с внутренними частями сольвеннской
державы и всякими сопредельными краями, куда нет морского подхода. Ведь не дело
залёживаться в лабазах товарам, привезённым с другого конца света, не дело и
кораблям уходить обратно пустыми!
В один из таких дней, дышавших неясными надеждами и толком
не устоявшимся теплом, и прибыл в Галирад тот молодой венн, и стражники сразу
обратили на него внимание.
То есть прибыл он, конечно, не сам по себе, а с обозом
известного и уважаемого в городе торгового гостя. К таким большим и надёжным
обозам всегда пристаёт много разного перехожего люда. Потому-то стражники при
воротах не только проверяют именем государя кнеса ввозимое в город добро. Между
делом они ещё и зорко высматривают среди приезжих всякого рода лиходеев и
беспутных искателей ратного счастья, коим, может быть, вовсе далее не место на
улицах сольвеннской столицы. Пригляделись и к венну… Но не потому пригляделись,
что не любили этого племени. И не потому, что бросились в глаза оружие и
воинская стать или шрамы, справедливо толкуемые как свидетельство разбойного
нрава. Какие шрамы? Было парню вряд ли более семнадцати лет, а выглядел бы и
вовсе подростком, только-только начавшим по-мужски заплетать волосы в
косы, – если бы не усы да не реденькая юношеская бородка, никогда ещё не
знавшая ножниц. Правда, возле губ имелись морщинки, которым в семнадцать лет
там не полагается быть, но разве такую чёрточку заметишь в весёлый солнечный
день?
Тем не менее житель северных лесов выделялся среди прочих
обозников, словно красная бусина в миске белого бисера. А всё потому, что
путешествовал он удивительным образом: ни пешком, ни верхом, ни на повозке с
товарами. Он сидел в своей особой тележке, сделанной наподобие тупоносой
лодчонки поменьше сажени длиною и поставленной на небольшие колёса. Сидел,
опираясь спиной на мягкий вьючок и вытянув ноги, укутанные тёплым меховым
одеялом. И держал в правой руке крепкий рычаг, направлявший бег передних колёс.
А в левой – короткий плетёный ремень, пристёгнутый к ошейнику здоровенного
волкодава. Пушистый кобель, зачем-то одетый в замшевую попонку с множеством
притачанных кармашков, неспешно шагал, держась вровень с обозными лошадьми. И
без видимого усилия тянул за собой тележку с хозяином.
Купеческие повозки уже останавливались перед воротами, на
ровной площадке у подножия городской стены. Хозяин обоза шёл от одной телеги к
другой, сопровождаемый старшиной стражников. Почтенному торговцу в стольном
городе привыкли верить на слово. Оттого тюков не развязывали; стражник лишь
пересчитывал их, отмечая на особой дощечке, а купец называл товар. Благо тому,
кто честно дело ведёт! И себе проще, и людям быстрее.
– Знатная у тебя тележка, сынок… – обратился
старшина к венну.
Стражник вёл свой род с Островов и до сих пор связывал
волосы хвостом на затылке, но многолетняя служба в Галираде сделала его выговор
чище, чем у иных местных. Он смотрел на паренька сверху вниз и, может быть,
удивлялся, но ничем этого не показывал.
