Что значит – будет качать?.. Коренга вполне представлял
себе, как колышется на волнах лодка. Или плот, связанный из брёвен. На такой
случай в тележке имелся ещё один рычаг, неподвижно крепивший колёса, и Коренга
показал его Буркуну в действии. Тот посмотрел, кивнул и отмолвил: «Всё равно
привяжи».
И даже снабдил Коренгу несколькими кусками крепкой верёвки,
причём не пеньковой, а сплетённой, как поводок Торона, из тонких сыромятных
ремней. Коренга про себя даже слегка возмутился. Он возил с собой моток лучшей
на свете веннской верёвки, зачем ему какая-то чужая, сделанная неведомыми руками?..
Вслух он, конечно, поблагодарил. А теперь вот, глядя в весьма неприветливую
морскую даль, решил воспользоваться и советом Буркуна, и его подарком. Ибо
почтенный харчевник, прежде чем сделаться таковым, много лет ходил в море за
рыбой. Да не простым ловцом – вожаком артели, старшим на корабле. Он осел на
берегу, лишь овдовев, да и то так решила ватага, видевшая горе Буркуна и его
отчаянную любовь к единственной дочери. Вскладчину урядили харчевню и поставили
Буркуна в ней хозяйствовать: сами рыбку ловим, сами готовим, сами и на стол
подаём… И деньги – на всех!
В общем, если Буркун что-то говорил о море и о жизни на
корабле, его следовало послушать. В самом деле, разве на берегу угадаешь, с чем
встретишься за небоскатом?.. Коренга завязал несколько надёжных узлов и
почувствовал себя вполне готовым к далёкому плаванию. И мысленно даже
посетовал, что до полудня было ещё так далеко. Ведь по-настоящему страшным
бывает только неведомое. Когда оно наконец открывает свой лик и наступает миг
боя, тут уже не до страха. Вот Коренге и хотелось, чтобы этот миг скорей
наступил. Сидеть без дела и потеть, ожидая не пойми чего, – хуже не
выдумаешь.
Глава 10. Кто в море не бывал, тот горя не видал
Что такое настоящая морская качка, Коренга в полной мере
осознал сразу же, как только «Чаграва» вышла за гряду островов, надёжно
прикрывавших Галирад от ярости океана. Первая же волна, не просеянная сквозь
решето отмелей и узких проливов, так наподдала судну в скулу, что оно
вздыбилось, подобно норовисто гарцующей лошади. Какое там раскачивание лодки на
озере, плота на реке!.. Тележка Коренги осталась на месте только благодаря
верёвке и умелым узлам. Торон испуганно взвизгнул и поехал по накренившейся
палубе. Коренга что было силы сгрёб одной рукой поводок, а другой – бортик тележки,
чтобы не оказаться выдернутым из неё вон. Позже он с изумлением вспоминал, чту
всего более заботило его в эти мгновения. Первое: чтобы не разлился черпачок. И
второе: чтобы Торон не слишком исцарапал палубу когтями. Иначе – плакал
задаток, который он надеялся вернуть в нарлакской столице! О том же, сколько
ещё продлятся бешеные броски корабля и сколько он сможет их выдерживать,
Коренге почему-то не думалось совершенно. Мать рассказывала ему, как когда-то
оступилась на бегу и упала врастяжку, сломав, как потом выяснилось, правую
руку. «Наземь летела и только думала, – с усмешкой вспоминала она, –
не задрался бы подол…»
…А нос корабля уже тяжело рушился вниз, в зеленоватую бездну
между этой и следующей волной, и над наветренным бортом вырастала прозрачная
стена, чтобы спустя нескончаемое мгновение рухнуть на палубу и шипящей пеной
вкатиться под колёса тележки… под бок поскользнувшемуся Торону… под
перевёрнутую лодку, где то ли прятался, то ли больше не прятался галирадский
воришка…
По счастью, ветер дул северо-западный, а город Фойрег, куда
направлялась «Чаграва», располагался на юге. Поэтому довольно скоро корабль
повернул, и волны сразу перестали бить его, из беспощадных врагов превратившись
в добрых попутчиков. Они могуче и неторопливо наплывали с кормы, мягко
приподнимали корабль и некоторое время несли его на себе, подталкивая и
подгоняя, а потом с размеренным шорохом уходили вперёд. И ветер, только что
казавшийся роями ледяных ножей, словно по волшебному мановению сделался почти
незаметен. В снастях перестало выть и гудеть, зато солнечные лучи обрели
какое-то подобие теплоты…
Коренга с облегчением перевёл дух и выпустил поводок
приободрившегося Торона. На пальцах, как попало захлёстнутых плетёным ремнём,
уже начали проступать синяки.
Буркун предрекал Коренге, что Ириллир выйдет в море с
рассветом. Коренга даже удивился про себя, когда на восходе солнца аррантский
купец, наоборот, покинул корабль, и молодой венн не на шутку встревожился,
обратив внимание на его озабоченное лицо. Впрочем, Ириллир особо далеко не
ушёл. Достигнув стоявшего посреди пустынной в этот час торговой площади Медного
Бога, купец остановился перед изваянием и некоторое время стоял, склонив голову
и что-то шепча. Потом преклонил правое колено, как требовала его вера. Извлёк
из-под просторного плаща маленький бурдючок знаменитого вина своей родины – не
бутылку, а именно кожаный бурдючок – и пригубил из него, а остальным щедро
окропил Медного Бога, особенно стараясь омочить длинную всклокоченную бороду
Морского Хозяина аррантских легенд. И вновь замер в сосредоточении,
коленопреклонённый, с опущенной головой…
Коренге доводилось уже наблюдать, как молились перед
отплытием соплеменники Ириллира, ибо «Чаграва» не была единственным аррантским
кораблём в гавани Галирада. Так вот, те мореплаватели обходились со своим
Морским Хозяином, как со старым знакомым, приглашённым разделить дружескую
пирушку: кратенько обрызгивали его вином, не переставая при этом беззаботно
шутить между собой и смеяться. Наверное, они были уверены в благосклонности Медного
Бога. Да и сам Он, казалось, взирал на смертных соотчичей снисходительно и
по-доброму…
По сравнению с ними Ириллир вёл себя так, словно был чем-то
виновен, чего-то боялся. Или Коренге просто примерещилось оттого, что рассвет
задался холодно-малиновым, а навстречу этому зябкому свету с моря летели низкие
рваные облака, нёсшие в себе промозглую и неуступчивую темноту ночи, и
устремлённый в небо гарпун в занесённой руке Медного Бога как-то очень уж
зловеще нависал над головой Ириллира?..
А потом купец вернулся на корабль и сразу велел готовиться к
отплытию – благо все гости корабля уже собрались на борту и никого не нужно
было ждать. Так что в итоге Буркун не сильно-то и ошибся.
Глава 11. На третье утро
За последующие двое суток Коренга вполне убедился, что
океан, как все великие стихии, имел нрав крутой и суровый. И, как любая стихия,
не очень-то миловал дураков, совавшихся к нему без почтения и без должных
познаний. Вторая ночь выдалась тихой и ясной, на палубе не осталось почти
никого, кроме рулевого, и Коренга решил ополоснуть свой черпачок. Нарочно для
этой цели у него имелось небольшое ведёрко. Коренга привязал его на верёвку,
осторожно спустил за борт… берестяное донце коснулось воды, посудинка
наполнилась… и верёвку так рвануло из рук, словно там, внизу, ведёрко кто-то
силился утащить!
– Торон!.. – шёпотом закричал Коренга.
Смышлёный пёс тут же подхватился с палубы и, поставив
передние лапы на борт, сцапал верёвку зубами. Вдвоём они с грехом пополам
вернули ведёрко, так что Коренга черпачок всё же выполоскал, хотя руки тряслись
от неожиданности и невольной обиды. Позже, утром, он подсмотрел, как доставали
воду арранты. Мореходы размахивались и закидывали ведёрки подальше вперёд. И
быстро вытаскивали, когда верёвка становилась отвесно.
