«Вот ведь незадача! – вздохнул про себя Кокорин
потомок, предчувствуя новый спор с совестью и заранее зная, что этот спор ему
опять суждено проиграть. – Я ещё и кормить его должен за то, что он у меня
хотел тележку отнять, а самого небось и убил бы, если бы не Торон?..»
Ответа не было. Почему-то на подобные вопросы никогда не
находится готовых ответов.
Между тем Сквиреп Чугушегг не торопился покидать скамью гребца,
на которую присел послушать «враньё» безногого венна. Он лишь несколько раз
оглянулся на дочь. Эория наравне с другими молодыми сегванами исполняла обычную
морскую работу: тянула тугие снасти, переставляла и увязывала длинные шесты,
что распирали нижние углы широкого красно-жёлтого паруса. Работа требовала
немалой силы, а ещё больше – сноровки. Того и другого Эории было не занимать.
Кунс и не то чтобы присматривал за тем, хорошо ли трудилась молодая
воительница. Если Коренга что-нибудь понимал, Чугушеггу не терпелось поделиться
с нею тем важным, что осенило его под конец услышанного рассказа. Однако кунс
себя сдерживал. Успеется небось.
Покуда Коренга маялся неразрешимым вопросом, угощать или не
угощать мало не убившего его голодранца, кунс неожиданно ему с этим помог.
Он слегка передвинулся на скамье и ткнул ногой прятавшегося
под шубой крадуна.
– Ну-ка, – сказал он, – а ты, расписной,
какими побасёнками нас порадуешь? За складное враньё мы и тебя, пожалуй,
покормим да на берег отпустим!
Ответа не последовало. Кунс нахмурил кустистые брови.
– Ты, парень, говорить-то умеешь?
– Добрый господин мой… – еле слышно долетело с
палубы. Воришка чуть высунул голову наружу, но глаз поднять не посмел. –
Пощади…
Коренге захотелось скривиться. Так вели себя трусоватые
деревенские шавки, когда могучий Торон всё-таки оборачивался на их брехливые
наскоки с намерением посчитаться. Так однажды в большом торговом погосте на
глазах у Коренги повёл себя нищий, уличённый собратьями в двурушничестве,
сиречь в том, что протягивал за подаянием обе руки вместо одной. Сбитый наземь,
тот человек съёжился под ударами в негромко хнычущий комок, который даже
озлобленным его нечестностью попрошайкам очень скоро сделалось противно пинать.
Вспомнив об этом, Коренга был готов брезгливо скривиться, но всё-таки
удержался.
«А я-то сам достойно ли повёл бы себя, прижми меня жизнь,
как прижала этого малого?..»
Сквиреп Чугушегг, кажется, готов был в сердцах наградить
крадуна пинком, которого тот и ждал, но тут Коренга снова встрял не в своё дело,
сказав:
– Не сердись на него, достойный кунс. Его на
галирадском торгу какие-то люди за деньги показывали обнажённым в палатке,
выдавая наколки на его теле за самородные письмена. Я сам слышал, как кричал
зазывала, именуя его «живым узорочьем» и суля награду разумнику, который сумеет
разгадать эти письмена! Не суди строго того, кто вынес подобное унижение. Ещё
бы ему не бояться людей, и в особенности таких властных и могущественных, как
ты!
– А я слышал, будто вы, венны, не только превеликие
упрямцы, но и завзятые молчуны, – бросил кунс раздражённо, и Коренга успел
испугаться, не перешёл ли он границы дозволенного и не выйдет ли ему боком
стремление жить в ладу с собственной совестью. Однако Чугушегг ничего более не
добавил. Рывком встал и, уйдя на нос корабля, подозвал к себе Эорию.
До них было довольно далеко, так что Коренга не мог слышать,
о чём говорили отец с дочерью. Да он не больно и любопытствовал. Любопытство,
как и дерзкий язык, постоянно доводило его до края беды; хватит, разок можно и
обойтись! Два-три случайных взгляда, брошенные на корабельный нос, донесли ему
только, что Эория сперва воспротивилась было воле отца и не хотела ничего
слушать, а Сквиреп Чугушегг, вольный, по мнению Коренги, ей приказать, вместо
этого убеждал. Наверное, он любил дочь и хотел, чтобы она ходила в его воле по
разумному согласию, а не из обычной покорности. И, как обычно бывает,
родительское увещевание подействовало вернее всяких приказов. Кунсу пришлось
говорить достаточно долго, но вот наконец Эория со вздохом склонила
светловолосую голову: дескать, хорошо, батюшка, всё сделаю, как велишь. Кунс
обнял её и долго не отпускал, всё гладил по голове, по плечам… Потом оставил
Эорию и прошёлся по кораблю, покрикивая на своих молодцов. Как ни обладал собой
многоопытный боевой вождь, со стороны было заметно, что разговор с дочерью
дался ему не легко и не просто. Эория же снова занялась работой, но Коренга
обратил внимание, что она перестала улыбаться и больше не шутила с молодыми
побратимами, как до беседы с отцом.
Немного погодя галирадскому крадуну принесли такую же кружку
пива и ломоть вкусной вяленой рыбы, что и Коренге.
Глава 18. Высадка на берег
Сегванская «косатка» была гораздо быстроходней аррантского
купеческого корабля. Так что, наверное, «Поморник» мог достичь берега уже к
вечеру, тем более что в сам Фойрег кунс всё-таки не пошёл. Однако Сквиреп
Чугушегг не торопился. Не годится ссаживать гостей судна на берег на ночь
глядя, когда кругом неведомые и, возможно, опасные места, а солнце уже уходит с
небес.
И вообще, всякое новое дело лучше начинать на рассвете, если
хочешь, чтобы оно увенчалось добром!
Так что нарлакскую землю Коренга увидел, как и предполагал,
на следующий день, Только вместо людных причалов и высоких сторожевых башен
Фойрега впереди простиралась ничем не отмеченная синевато-серая полоска земли.
За этой полоской как будто висела в прозрачном утреннем воздухе такая же тёмная
гряда облаков. Коренга в жизни своей никогда не видал гор, зато часто слышал,
как Нарлак называли гористой страной. Причём якобы к востоку хребты становились
уже вовсе непроходимыми и подавно непроезжими, и вот там-то, на неприступных
вершинах, как орлиные гнёзда, лепились обиталища вилл… Коренга долго
приглядывался к громадам туч на горизонте и в конце концов сказал себе: «Ну не
может же быть, чтобы это были действительно горы?..» Он хотел спросить
мореходов, уж точно знавших наверняка, но в итоге не отважился, решив –
засмеют, и мысленно махнул рукой. Горы или облака, никуда они не денутся,
разберёмся без спешки!
Между тем сегваны явили себя превеликими умельцами сушить
вымокшее. Наверняка в этом деле, как и в любом другом, которым изо дня в день
занимаются на протяжении поколений, у них были накоплены свои хитрости и
секреты. Во всяком случае, они привели тележку Коренги в совершенно прежний
вид; кто не знал, что ей пришлось послужить морским кораблём и даже
переворачиваться в волнах, тот нипочём бы не догадался об этом. Коренга уже
сидел в ней, глядя на берег, и был одет в свою собственную одежду, и колёса
были заботливо смазаны, а под спиной у него снова покоился толстый коврик,
свёрнутый в плотный вьючок.
Торон сидел рядом, и на замшевой попонке, прятавшей крылья,
не найти было ни малейшего следа морской въедливой соли.
– Больше я для тебя ничего не могу сделать, –
сказал Коренге Чугушегг. – Для тебя и для этого пёстрого, который до того
боится меня, что вряд ли раскроет рот даже для благодарности. Я выполнил слово
кунса и не дал вам погибнуть, когда арранты вас бросили, но я не обязан вам
жизнью, чтобы вести корабль в Фойрег, где меня не очень-то любят. Думаю,
однако, коли уж ты в одиночку пустился из своей глуши за море, вряд ли
недальний переход посуху тебя испугает!
