– Ага, – обрадованно выдохнула Эория, увидевшая то
же, что и венн.
Не сговариваясь, они погнали тележку к одной из пещерок,
устья которой легко было достичь по слежавшейся осыпи. Коренга успел
представить себе, как они с Эорией будут слушать ненастье, отсиживаясь в сухом
безопасном уюте, может, даже у костерка…
И тут неожиданно воспротивился Торон!
Он загородил дорогу тележке и принялся лаять, поднимая шерсть
на загривке.
«Не ходите туда! Не пропущу!»
Кто первым придумал, будто собака всё понимает, да не может
сказать, тот никогда не держал собаку. И подавно не пробовал толковать её
поведение. Коренга с Эорией сразу остановились.
– Он знает, где в болоте окно и какое дерево не выстоит
в бурю, – торопливо проговорил Коренга. И обратился к Торону: – Веди по
своему разумению, коли туда не пускаешь!
С этой стороны холмов не было видно болот. Может, они здесь
и были, но далеко, и слишком рано сгустившиеся сумерки не давали их
рассмотреть. Торон схватил зубами отстёгнутый поводок и потянул тележку на
травянистую пустошь, простиравшуюся за прибрежными дюнами. По мнению Коренги,
второе такое неприютное место было ещё поискать. Летом здесь наверняка висела
удушливая жара и воздух дрожмя дрожал от комариного звона, зимой саженями
наметало сугробы мокрого снега, а в дни бурь свирепствовали ветра. То-то здесь
не могло выжить ничего выше стланика ростом человеку по пояс.
«Ещё одно место, где лес не растёт…»
А Торон, явно не слыхавший такого присловья и ведумый
каким-то своим звериным знанием, направился к первой же рощице этого самого
стланика и улёгся с подветренной стороны, там, где жилистые длиннохвойные ветки
образовывали нечто вроде навеса в аршин высотой. Коренга загнал туда свою
тележку и стал прикидывать, не привязать ли её к корням – неожиданно мощным для
убогих полукустов и наверняка глубоко и цепко уходившим в песок. Он знал ярость
ветров, способных не то что тележку укатить, но даже и дерево выдрать, и крышу
с дома сорвать… Пока он раздумывал, Эория одним движением распустила узел,
замыкавший её мешок, выхватила широкий кожаный то ли плащ, то ли полог и стала
быстро крепить его к самым толстым корням.
Одинокая птица промчалась над ними к югу, суматошно работая
крыльями и вскрикивая на лету…
Глава 23. Молитва
А ещё через мгновение стало ясно, на что оглядывалась и что
хотела опередить Эория. В растянутый полог гулко ударили первые капли – и
тотчас хлынул дождь, ни в коем случае не описываемый обычным веннским выражением
«как из ведра». Какое ведро!.. Коренге показалось, будто на них обрушился
морской вал, яростно взвившийся из пучины и перемахнувший высокие прибрежные
дюны. Ни с чем иным этот слитный поток, от которого полог сразу провис и
ледяной тяжестью лёг им с Эорией на головы, сравнить было невозможно. Стало
совершенно темно, точно в погребе, когда над головой захлопывается тяжёлая
крышка. И дождь не просто падал наземь с небес. Землю, точно кнутами, сплошными
вереницами капель полосовал ветер, только и объяснимый дыханием облачного
чудовища. Ветры подобной силы проходят над сушей и морем, оставляя на своём
пути оголённые острова, берег, заново прочерченный небывалым прибоем, и леса,
воткнутые в земную твердь макушками вниз… Коренга помимо воли пытался сопоставить
прохождение Змея с осенними бурями и зимними падерами своей родины – и понимал,
что до нынешнего дня попросту не видал бурь. Должно быть, примерно в такую и
угодила праматерь его рода, спасшаяся на чудесной кокоре. Но это спасение, как
и положено чуду, случилось давно и было известно потомкам лишь по рассказам.
Ждать ли помощи Свыше ничтожнейшему из сыновей негодного рода?..
Молодой венн заставил себя разжать пальцы, судорожно
стиснувшие ошейник Торона. Могучий пёс, кажется, продолжал верить в
безопасность выбранного убежища, но на всякий случай жался к хозяину, видя в
нём свою единственную заступу. Ветер пригибал стланик и бешено вколачивал в
песок лезвия дождя, однако вода всё равно не успевала уйти, и под колёса
тележки суетливо вползали мутные ручейки.
«Вот тебе и пещерка с уютным костром, вот тебе и шум
непогоды снаружи…»
Коренга обнаружил, что второй рукой держится за шершавый
стволик в пластинках отслоившейся коры. Стволик гнулся, выпрямлялся, дрожал и
гудел. Коренга не стал отнимать руку. Там, где росло хоть одно дерево, пусть
самое уродливое и кривое, он мог рассчитывать на защиту и помощь. Да и стланик,
силившийся удержать корни в земле, точно так же искал у него поддержки, и он не
был бы Кокориным сыном, если бы не сумел этого понять.
Дома он привык к тому, что сильные ливни редко затягивались
надолго. Он ждал, что свирепое биение капель вот-вот утихнет и поредеет, может,
даже прекратится совсем… ничуть не бывало. Правду, знать, говорили о Змее,
будто Он мог всосать и унести целое озеро! А потом выпустить, где
заблагорассудится!
Оставалось надеяться, что море-океан Ему был всё-таки не по
вместимости брюха…
Потом на внутреннюю сторону полога просочились и стали
стекать частые струйки, и ощущение гигантской волны, накрывшей весь мир, жутко
усилилось.
Ибо дождь (если ЭТО можно было назвать дождём!) шёл морской
водой. Той самой, горько-солёной и страшно холодной, в которой совсем недавно
привелось барахтаться Коренге…
Того гляди, с неба посыпятся рыбы, водоросли, ракушки!..
Молодого венна, съёжившегося в сырой тьме, вдруг посетила
запредельная мысль об утопленном мире и о последнем воздушном пузыре, в котором
они спрятались с Эорией и Тороном. Внезапное удушье стиснуло горло, захотелось
бездумно рвануться из тесных объятий этого пузыря, неведомо куда и зачем, лишь
бы не оставаться на месте…
Жёсткая кора в одной ладони и колючая пёсья грива в другой
помогли ему одолеть миг страха и слабости.
«Пусть Змей убьёт меня, если Хозяйка Судеб в самом деле
заполнила пряжей веретено моей жизни и приготовилась оборвать нить, –
сказал он себе. – Но да явятся мне свидетелями эти корни, эти ветви и
зелёная хвоя: не будет сказано обо мне, будто я предался бесчестию, бросившись
удирать или моля о пощаде…»
Мысленная клятва придала ему сил и спокойствия. Воины знают
эту ясность, осеняющую душу перед поединком, когда отринуты все мысли о земном
и остаётся лишь небо над головой да взирающая оттуда Справедливость Богов.
Коренга позволил себе только один вздох, да и то не имевший отношения к
твёрдости на краю гибели.
«Если я умру, мама узнает об этом завтра же утром. А я? Я-то
как сведаю, живы они там или тоже потонули?..»
И в это время к бешеному гулу ветра и клокотанию
заполонившего пространство ливня добавился новый звук. Невероятно низкий,
тяжёлый, угрожающий рёв. Коренга подумал было о волнах, бешено мчавшихся на
берег, но сразу сообразил, что прибой был ни при чём. Его размеренный грохот
существовал сам по себе, к тому же Эория успела втолковать сухопутному венну,
что никакой прибой не мог перехлестнуть через дюны, даже в самый сильный
прилив. Это было что-то совсем другое. Коренга попробовал вообразить глотку,
способную издавать такой рёв… и вспомнил невыразимо пугающее движение там, в
самой глубокой тени под крыльями Змея. Это извивался хобот, которым прожорливое
чудовище всасывало всё попадавшееся ему на пути. Живое и неживое. Воду и рыб.
Камни и лес. Целые речные русла, на другой день представавшие вывернутыми
наизнанку. Купеческие обозы с товарами и людьми, не успевшие вовремя пересечь
Змеев След…
