Что ему три живых существа, скорчившихся под кожаным
пологом? Точно так сам Коренга мог наехать колесом тележки на какой-нибудь
опавший листок, всего менее задумываясь, не сидят ли под ним, к примеру, три
муравья…
Он расслышал голос Эории только потому, что они сидели,
тесно прижавшись друг к дружке, почти голова к голове.
Сегванка пела. В полный голос, крепко зажмурившись и
прижимая к середине лба три пальца правой руки, сложенные щепотью. Так
поступали сегваны во имя трёхгранного кремня, коим был ранен их громовержец Туннворн,
когда бился с ледяными великанами, защищая людей.
– Господь мой, Повелитель Грозы… – вслух воззвал
Коренга к огнебородому повелителю веннских небес. – Ты, чьи громы пугают
холод и тьму, а секира исполнена двойного света, мёртвого и живого! Узри Врага
Своего, рвущегося в дневной мир! Со мной поступи так, как я того заслужил, но
не допусти, чтобы Он достиг нашей земли…
Если бы он немного лучше разумел сегванский язык, а висевший
над ними Змей ревел хоть чуточку тише, Коренга разобрал бы, что Эория тоже
сочла недостойным молиться о собственном спасении. В её песне, вдохновенно
слагавшейся прямо здесь и сейчас, без конца повторялись слова «отец», «братья»,
«корабль».
Молитва, звучавшая сразу на двух языках, ещё не была толком
завершена, когда небесная твердь от моря до гор лопнула с треском, невыносимым
для слуха, и сквозь трещину вырвалась лиловая слепящая вспышка.
Бог Грозы услышал призыв.
Глава 24. Битва в небесах
Такую грозу надо бы время от времени созерцать всякому
человеку. Да не из-под крыши, а на открытом месте и шапку сняв с головы… Не для
страха и подавно не наказания ради! Просто в напоминание о Правде Богов – и о
мелочной суете, что так часто мешает смертному поднимать глаза к Небесам!
Неистовый грозовой свет бил, казалось, со всех сторон сразу,
и в этом свете земля окончательно перемешивалась с небом, а то и другое – с
водой. Бог Грозы разил в праведном гневе, но и страшна же была Его
справедливость!.. Коренга молился и ждал, что следующий удар громовой секиры
уже точно превратит их с Эорией в ничто, в россыпь гаснущих под дождём
угольков. Но проходило мгновение, очередная вспышка почему-то задерживалась, и
наваливалась вселенская тьма и с ней – вселенский же ужас: что, если на сей раз
Бог Грозы будет вынужден отступить перед яростью Змея?..
Пока было ясно одно: поединок в небесах шёл на равных. И
рёв, надвигавшийся с моря, не только не слабел, но, наоборот, даже усиливался.
Человеческие букашки под непрочным листком полога продолжали
исступлённо молиться, пытаясь хоть так поддержать божественного заступника…
И вот как будто рука великана подхватила прочное кожаное
полотнище и одним рывком сдёрнула его со стланиковых зарослей – только
мелькнули в воздухе длинные плети корней, исторгнутых из песка. Полог на миг
поднялся дыбом, точно парус корабля, а потом взлетел не хуже рукотворной птицы
Коренги – и исчез в нёсшихся над землёй полосах то ли дождя, то ли загустевшего
и ставшего видимым ветра. Громовая секира вновь пронизала тучи потоками
мертвенного света, и невольно вскинувший голову Коренга увидел зрелище, вряд ли
предназначенное для глаз смертного.
Почти прямо над ними повисла гигантская воронка, сотканная
из бесчисленных облаков. Исступлённое вращение вырастило на синюшно-чёрном
брюхе Змея многослойную белую бахрому, закрученную в тугую спираль. Из самой
середины этой спирали свисал толстый хобот, упиравшийся в землю где-то за
холмами. Вершины гряды не давали подробно рассмотреть, что происходило внизу,
но и немногое, увиденное Коренгой, заставило его с благодарностью вспомнить
устроенную Эорией гонку. То есть в тот момент ему было вовсе не до того, чтобы
осознанно об этом подумать; он просто заметил словно бы стоячую волну воды,
песка и неведомо чего ещё, колыхавшуюся кольцом у нижнего конца хобота и бешено
вздымавшуюся даже выше холмов, и некое нутряное знание гораздо глубже и древней
разума сразу сказало ему, что уж там-то точно никакой возможности не было
выжить ни птице, ни зверю, ни человеку…
…И вспышку сразу же сменила тьма, и больше Коренга никуда
уже не смотрел, потому что ветер раскачивал его тележку, ощутимо грозя оторвать
её от земли, а воздух стал настолько плотным, что горло отказывалось его
принимать, и он пригнулся как можно ниже, зарываясь лицом в толстую полсть,
судорожно нашаривая руками хоть что-нибудь, за что можно было бы ухватиться, и
как-то отстранённо, со спокойной обречённостью понимая, насколько перед этой
Силой ничтожна совокупная сила двоих людей и собаки…
Но всё-таки Бог Грозы не попустил Змею пожрать и унести в
никуда три живые пылинки, вверившие себя Его покровительству и защите. Разящая
секира полыхнула справедливым пламенем, ударив по самым вершинам холмов, и
отсекла щупальце, жадно протянувшееся за добычей. Коренга ощутил, что вновь
обрёл способность дышать. По волосам, по лицу стекала жидкая грязь. Кое-как он
протёр глаза… Хобот удалялся в сторону гор. Молодому венну сразу показалось,
будто двигался он без прежней зловещей уверенности, рывками, словно подбитый. И
вот, пронизав клубящуюся тушу, прямо в его середину ударила рогатая молния, и
Коренга понял, что в небесном бою наступил перелом. Хобот развалился пополам,
оторвавшись от земли, извивающийся обрубок начал втягиваться обратно в тучи, а
нижняя воронка – стремительно опадать…
Только тут Коренга сумел расслышать над самым своим ухом
яростный лай храброго Торона, и с удивлением убедился, что собака, оказывается,
тоже способна охрипнуть, и сообразил, что завтра утром его матери не придётся
плакать.
Глава 25. Побоище
Дождь хлестал с прежней сокрушительной мощью, да притом по
непокрытым головам, но что-то изменилось, что-то ушло, и теперь это был просто
сильнейший ливень, более не отравляемый злобой и вековой жадностью Змея.
Облачный вихрь ещё полз в глубь суши, однако в его поступи больше не было
напора и хищного озорства. Это было всего лишь движение огромной разогнанной
тяжести, неспособной сразу остановиться. Сущность Змея покинула тучи, убоявшись
разящего гнева защитника смертных, и там, откуда всё началось – далеко-далеко
над морем, – даже очистилась узенькая полоска небес, и оттуда глянуло в
напуганный мир закатное солнце.
Оказывается, день уже кончался.
Самый первый день, проведённый Коренгой на суше.
После такого начала – что-то подарят ему грядущие дни?..
Рядом с хозяином завозился Торон. Коренга посмотрел на него
и еле удержался от смеха, того самого смеха, который столь часто сменяет
отхлынувшие отчаяние и страх. Его грозный красавец пёс больше смахивал на
тюленя, так залепила мех неведомо откуда взявшаяся жидкая глина, а крылья
отяжелели до такой степени, что Торон едва мог их расправить. Кое-как поднявшись
на лапы, кобель принялся недовольно отряхиваться. Коренга поспешно заслонился
ладонями, но толку от этого было немного. Рядом зашевелился второй такой же ком
грязи. Эория провела пятернёй по лицу, силясь отодрать путаницу прилипших
волос. Коренга захохотал пуще, зримо представив, в какое пугало превратился
сам. Сегванка кое-как протёрла глаза и, кажется, сперва подумала обидеться, но
потом глянула на венна и тоже принялась хохотать.
