Коренге бросилось в глаза, как сразу словно бы вырос и
переменил осанку Андарх. У края возвращённого моря стоял молодой вождь,
наделённый правом приказывать. Вот тебе и нищий побирушка, «живое узорочье» для
показа на торгу, забитый галирадский крадун!.. Царя можно втоптать в грязь, но
царского достоинства у него никто отнять не в силах, теперь Коренга вполне в
этом убедился.
– Слушай же меня, мой народ!.. – разнёсся и
долетел до стен города голос Андарха, ставший неожиданно зычным. От каждого
произносимого слова так и веяло неистовым напором и силой. – Андархи, я
поведу вас через море! Рабы, безо всякого права завладевшие Островом наших
отцов, будут брошены обратно в оковы, мы же вернёмся в чертоги власти, и это
станет только началом! Все племена, трепеща, склонятся к стопам тех, кого
вынуждали вести в собственном доме сокрытую и безвестную жизнь!
«Вот это да…» – тупо повторял про себя Коренга. Умом он
понимал, что, похоже, присутствует при рождении очередного великого завоевателя
вроде Гурцата, зачинателя двухвековой давности Последней войны… или теперь уже
не Последней? Вероятно, ему полагалось благоговеть, созерцая размах мысли
нового царя, но благоговения что-то не было. В сознании вертелась лишь мысль о
чудовищной и непоправимой ошибке, которую совершил он, Коренга. «Все племена,
говоришь? Стало быть, и наше тоже? И Галирад, где Буркун и Медва живут? Они-то
что тебе сделали? И почему мой Торон тебя там же, на «Чаграве», прямо сразу не
съел…»
Торон как услышал. Он оглянулся на хозяина, и Коренгу,
словно тёплый, нагретый у тела меховой плащ, объяло непоколебимое спокойствие
пса.
А будь Торон человеком, молодой венн поклялся бы какой
угодно клятвой, что он ему подмигнул…
Андарх вдруг тоже обернулся и посмотрел на Эорию с Коренгой.
Голубые глаза, которые Коренга помнил испуганными и молящими, были двумя
осколками льда. Он указал на своих недавних товарищей пальцем.
– Слушайте же мой самый первый приказ, мои верные
подданные. Убейте этих людей. Чужеземный мальчишка натравливал на меня пса,
отнимал пищу и принуждал к тяжкой работе. А девка – дочь разбойного морехода,
который пинал меня ногами на палубе своего корабля! Пусть их жертвенная кровь
омоет и укрепит ваши первые шаги под солнцем этого мира!
Эория выпустила ладонь Коренги и с невнятным проклятием
сунула руку под завязки своего мешка.
Наружу вылетели ножны с длинным мечом, уже не деревянным, а
самым что ни есть стальным! Коренга увидел потёртую оплётку на рукояти и
глубокую зарубку на крестовине, явно принятую в бою. До поры Эория не обнажала
меча, ведь на них ещё не напали, но чувствовалось, что в случае чего ножны
полетят в сторону без промедления и длинный клинок запоёт погребальные песни
врагам. Коренга понятия не имел, насколько совершенно окажется воинское
искусство воскресших, но почему-то не сомневался, что десяток душ Эория с собой
заберёт.
Он и сам уже бросил руку к правому колену, туда, где в
постоянной готовности пролегал вдоль ноги узкий кожаный ремешок.
«Торон, кто же о тебе теперь позаботится?..»
Коренга лихорадочно поискал глазами Торона. Привыкнув, что
верный друг норовил заслонить его от малейшей опасности, он не на шутку перепугался,
не увидев его рядом с собой.
Каково же было его изумление, когда Торон… преспокойно
обошёл Андарха и стал тереться лбом о бедро правителя, сложившего венец!
А тот улыбнулся ему как родному и ласково почесал свирепому
кобелине за ухом.
– Спасибо за сына, малыш, – разобрал Коренга. И
почти сразу его слуха достигло приглушённое аханье Андарха.
Взгляд молодого венна метнулся туда, где стоял тайный
царевич – или, правильнее сказать, новый царь?.. То, что он увидел, заставило
его тотчас позабыть обо всём остальном.
Венец съезжал с головы Андарха. Словно сам собою
расширившись, он неудержимо сполз ему на уши, упал на глаза. Ахнув, Андарх
попытался его подхватить, но тщетно. Венец замерцал и просочился сквозь его
пальцы, неосязаемый, точно струйка золотого тумана. Стёк на плечи, сверкнул… и
вдруг оказался снова в руках прежнего владыки Фойрега.
Андарх дёрнулся было вперёд, но на его плечо легла рука
жреца. И такую власть источала высохшая ладонь старца, что Андарх замер на
месте. Так он и остался стоять – чуть пригнувшись, с руками, протянутыми к
венцу.
И вновь стали заметны драные обноски, в которые он был
облачён. Молодой царь, готовый вести свой народ на кровавое завоевание мира, на
глазах превращался в серенького воришку, удиравшего с чужим кошельком по
галирадским задворкам.
Прежний властитель погладил возвращённый венец, ни дать ни
взять протирая его, и снова примял им седые волосы, растрепавшиеся на ветру.
– Мёртвые не умирают насовсем, маленький Андарх, –
проговорил он, скорбно покачав головой. – Из того места, куда поместили
нас милосердные Боги, мы продолжаем присматривать за нашими правнуками.
Присматривали и за тобой… Ты многое преодолел, мальчик, чтобы нас разыскать. Ты
поселил надежду в наших сердцах. Ты пустился в почти безнадёжное путешествие,
ты пересёк море, затаившись в трюме торгового корабля почти без воды и пищи. Ты
стойко вынес голод, нищету и несчётные унижения. И вот наконец ты воззвал к
нам, и мы пришли, чтобы встать перед тобою. Однако ты забыл о самом последнем
испытании, маленький Андарх, об испытании властью. Или тебе не рассказывали,
что о всяком новом правителе судят по его первому, «девственному» указу?.. Или
ты не задумывался, отчего каждое новое царствование начиналось с пересмотра
судеб узников в тюрьмах и выслушивания жалоб на несправедливость судей?..
Отчего же ты первым долгом надумал употребить свою власть на убийство двоих
людей, без которых тебе нипочём не удалось бы добраться сюда? А ведь они, в
отличие от тебя, помышлявшего лишь о престоле, раскрыли свои сердца навстречу
нашей боли и тем облегчили её. Они поделились с нами святым хлебом, испечённым
материнской рукою, и жизненной силой, заключённой в девичьих волосах. Ты и не
догадываешься, что без их жертвы нам даже Голубая Луна не помогла бы восстать…
Горько мне говорить это, мальчик, но я вижу, что наш народ измельчал. Он пока
не готов выступить из тени, куда загнало его пренебрежение к иным племенам, и
явить себя миру в прежнем величии. Не знаю, наступит ли в будущем такая пора… А
теперь идём, сын моих сыновей, ибо Голубая Луна клонится к закату. У тебя будет
время о многом поразмыслить…
Только тут Коренга как следует перевёл дух, разжимая пальцы
на ремешке, и стал ждать, чтобы всадники вернулись в город, уводя с собой
несостоявшегося царя, но они почему-то не торопились. Седовласый владыка, не
чинясь, вдруг опустился на колени перед Тороном и крепко обнял пса. Его пальцы
словно плели узор в густом сером меху. Ещё Коренге показалось, будто царь о
чём-то спросил Торона, и тот ответил ему. Молодой венн успел уловить видение
засыпанных снегом ночных лесов, обозреть их словно бы с высоты могущественного
полёта… но это было и всё, что ему удалось подсмотреть. Властелин мёртвого
Фойрега поцеловал Торона в лоб, выпрямился, легко вскочил на коня. Повернулся к
Эории с Коренгой, вскинул руку, приветствуя и прощаясь…
