Эория ответила ему взмахом выброшенного из ножен меча.
Коренга опять поклонился…
…И в лучах заходящей Голубой Луны пришельцы из времени
начали утрачивать вещественность, становиться прозрачными, истаивать в воздухе,
и вместе с ними – Андарх. Башни города медленно растворялись, уступая место
молчаливому ельнику. Когда Коренга оглянулся на море, его там больше не было.
Лишь ровная песчаная пустошь, простиравшаяся сколько хватало глаз. Молодой венн
торопливо посмотрел на увал, покоивший в себе город, сожжённый много столетий
назад.
Это снова был самый обычный холм…
Луна коснулась вершин леса, проваливаясь за горизонт…
Глава 58. Второй рассказ Эории
На другой вечер они сидели у костра на берегу лесной речки,
на весьма приличном расстоянии от бывшего лукоморья, и жарили на ужин налима.
Правду молвить, налим был средненький, всего-то с вытянутую руку длиной. Его
поймал Коренга. Речка здесь образовывала цепь из нескольких проточных озёр, ещё
не прогретых солнцем, и место показалось Коренге похожим на те, где ему
доводилось рыбачить ещё дома. Подумав, что по заиленному каменистому дну вполне
могли пресмыкаться налимы, он приготовил крепкую, в восемь белых конских волос,
леску и надел на петельку пятилапчатый крючок-якорёк. В ухо крючка было продето
кольцо, звякавшее при подёргивании лески. На это-то звяканье и устремился
ночной хищник, привлечённый светом костра. Теперь его жир шипел, стекая на
угли.
Коренга с Эорией шли всю ночь и почти весь день. Не потому,
что чего-то боялись или очень спешили. Обоим просто хотелось, чтобы телесный
труд помог душам управиться с тем, что постигло их перед Огненными увалами. Они
не говорили про Андарха и не пытались гадать о его судьбе.
Эория только теперь помянула его, да и то вскользь.
Корысть великую нам сулил, – задумчиво проговорила
она. – Золото-серебро, драгоценные рукописи… Стал бы ты рыться в могилах
сожжённых людей, Коренга?
Его передёрнуло от одной мысли о том, чтобы потревожить прах
мучеников, самыми первыми встретивших Великую Ночь.
– Да ты что, – сказал он. Подумал и добавил: –
Хотя… рукописи, наверное, взял бы. Только не на продажу. Эти люди заслужили,
чтобы их помнили.
– Сулил, а сам наверняка знал с самого начала, что так
с нами поступит… – сказала Эория.
Коренга невесело согласился:
– Чужая душа дешевле гроша.
Эория вскинула на него глаза, но ничего не ответила. Они
долго молчали, поворачивая прутики с насаженными кусками рыбы, потом Коренга
заговорил снова.
– Значит, симураны всё-таки уволокли царского
сына, – сказал он. – Рубашонка, правда, на нём была больно уж драная…
– Наше «кунс» в старину означало просто «отец», –
хмуро возразила Эория. – Вождь всегда отец своим людям… если, конечно, это
правильный вождь. А они ему – дети. Ему и сын распоследнего каменщика – такой
же сын, как рождённый от его собственных чресл!
Она была, несомненно, права. Большуха Кокориного древа точно
так же переживала о каждой малой веточке рода. Даже о некоторых кривых и никуда
не годных сучках. Коренга подумал, помолчал ещё, вздохнул и сказал:
– Знать бы, о чём царь Фойрега спрашивал Торона…
Эория ответила без малейшего колебания:
– О том, куда отнесли спасённого мальчугана.
– Ты почём знаешь?.. – опешил Коренга.
Эория насмешливо прищурилась.
– А ты, венн, на его месте о чём бы спросил?
Она опять всё понимала и видела гораздо лучше его. Коренга
только и нашёлся сказать:
– Какие-то леса в снегу… Очень похожие на наши. Только
в Великую Ночь такие леса по всему свету заснеженные стояли. Даже в Мономатане.
Эория кивнула и промолчала. Спустя время, когда рыбу уже
почти пора было снимать, Коренга заговорил снова.
– Я слышал, у вас, сегванов, принято, чтобы девушка
уходила в род жениха… Скажи, ты правда могла бы оставить всех своих и пойти
жить с чужими людьми? Даже у иного народа?..
Он сам не знал, что его вдруг дёрнуло об этом спросить.
Эория ответила вроде бы равнодушно, только отчего-то порозовели мочки ушей:
– Как батюшка приговорил бы, так бы и сделала.
– А у нас по-другому, – задумчиво проговорил
Коренга. – У нас парень идёт жить в род жены. Как можно девочку отдавать
туда, где всё непонятно? Где обидеть, может быть, норовят или проверять станут,
на что девка годна?.. Парень, он парень и есть, он за себя постоит, а её беречь
надобно. И деток её ещё прежде рождения хранить от всякой беды…
– У меня был жених, венн, – вдруг сказала Эория, и
Коренга сразу забыл, о чём хотел рассуждать. – Его звали Гвегорд. Помнишь
старого Тагная, что был вместе с моим отцом на «Чаграве»? Гвегорд доводился ему
сыном. Я правду тебе сказала, я всяко пошла бы за того, с кем надумает
породниться отец, но Гвегорд любил меня, а я любила его, и наши семьи были
дружны. Осенью нам предстояла радостная и весёлая свадьба. Но в начале лета
Гвегорд шёл мимо острова Покинутой Рыбы и встретил там этого торгаша, Ириллира.
Коренга слушал, затаив дыхание.
– «Чаграва» была повреждена, – продолжала
Эория. – Она сидела на камнях, потому что Ириллир не знал моря, которое
вызвался измерять. Там опасные воды, в них скалы, которые обнажаются при
определённых ветрах, это невозможно запомнить, венн, если там не родился и не
живёшь. Мой жених легко мог взять купцов и продать их на ближайшем торгу вместе
с грузом, но вместо этого он предложил им помощь. Он высоко ставил честь кунса.
Он потом говорил мне, его восхитила их смелость, ведь у Островов нечасто
встретишь арранта… да и вообще какого бы то ни было чужака. Гвегорд дал
Ириллиру досок и помог починить корабль, а потом проводил до острова Одинокого
Буревестника, куда Ириллир вёз зерно и красивые аррантские ткани. С
Буревестника Ириллир отчалил, по самую палубу нагруженный моржовым зубом и
шкурами. Он открыто хвалился, что везёт домой состояние, что продажа таких
товаров в Аррантиаде сразу сделает его богачом. Он называл Гвегорда другом и
побратимом, хотя между ними так и не дошло до обряда крови, и звал моего жениха
торговать в Халисун, утверждая, что там охотно поверят его ручательству за
Гвегорда. Надобно тебе знать, венн, что в тех краях нас, морских сегванов, не
особенно любят за былые набеги…
Эория замолчала. Коренга смотрел на неё и думал о том, какие
нежные у неё губы. И как скверно, когда такие губы смыкаются в одну черту,
жёсткую и угрюмую, а по сторонам залегают суровые морщинки. Вот бы что-то
сказать, вот бы что-нибудь сделать, чтобы она улыбнулась?..
– Гвегорд приготовил «белуху» с товарами нашего
острова, живым гагачьим пухом
[57]
и добрыми песцовыми шкурками,
потому что в Халисуне тоже случаются холодные зимы. Он хотел привезти мне к
свадьбе подарков. Ириллир встретил его в море, как обещал, и привёл в гавань в
устье реки Гарнаты, туда, откуда идут вереницы лодок в столицу халисунских
шулхадов – Гарната-кат. За это Гвегорд, по уговору, должен был уплатить
Ириллиру долю от барышей. Но потом мы узнали, что тамошний наместник шулхада
пообещал арранту в полтора раза больше. За то, что он приведёт в гавань боевую
«косатку» сына самого Тагная и подставит её под халисунские стрелы. Это правда,
им было что припомнить старику. Но у нас не нападают на былого врага, когда тот
приходит с белым щитом, прерывая немирье…
