Рядом располагалась мастерская гранильщика. Здесь торговали
дивными самоцветами, сулившими оборону от недоброго глаза, от болезни и яда… и,
между прочим, от опасностей дальней дороги. Эту лавку миновать оказалось проще.
Рубаха Коренги была щедро снабжена вышивкой, сделанной материнской рукой. Из
тела, облачённого в такую рубаху, поди-ка вытряхни душу. А под рубахой на груди
покоились обереги, хранившие ещё прапрадеда. И оттого Коренга не особенно верил
в дивную благую силу камней, покупаемых у чужих людей на торгу.
Далее прямо на улице стояла палатка торговца пряностями.
Запахи она источала всё такие, что Торон замотал головой и несколько раз смачно
чихнул, а сам Коренга подумал: если приправы соответствовали своим ароматам, с
ними можно было уплетать за обе щёки опилки. Его племя любило сдабривать пищу
укропом, купырьем да шаружником
[9]
; вот бы привезти домой по
горстке всего, что благоухало в палатке, и пусть бы мать позабавилась,
разбираясь, что лучше подойдёт к тушёному зайцу, что добавит вкусу квашеным
груздям, а что – медовому тесту… От таких мыслей у Коренги заворчало в животе,
он понял, что здорово проголодался. А тут ещё из палатки, сопровождая
разборчивого покупателя, вышел сам продавец. Вместе они высыпали щепоточку
чего-то чёрного в небольшую склянку с водой, покупатель с силой взболтал помутневшую
смесь, долго нюхал её, рассматривал на свет, даже вылил немного себе на ладонь…
И наконец довольно кивнул и направился обратно в палатку, видимо, убедившись:
товар не подделка, душистые крупинки вправду намолоты из заморского ореха, а не
скатаны за углом из глины с отрубями и маслом. Коренга поймал себя на том, что
придерживает пса, собираясь последовать за покупателем пряностей… И вновь
сурово усмирил несвоевременное желание: «На обратном пути!»
Кобель ретиво повлёк его дальше, радуясь избавлению от
немыслимых запахов… И вот тут Коренга резко дёрнул поводок, останавливая
тележку. Потому что неподалёку от палатки, возле глухой длинной стены какого-то
дома, стоял простой деревянный прилавок, а на нём…
Вот это и называлось – попался.
Бродил, значит, бродил себе по торговым улицам и рядам и
думал уже, будто все искушения одолел. И вот – на тебе пожалуйста. Такое, мимо
чего пройти ну никак невозможно.
На прилавке ровными рядами, корешками вверх, лежали книги.
Самые настоящие книги. Десятка два разных. А может, даже целых три…
За прилавком на деревянной скамеечке сидел пожилой,
осанистый продавец. И разумеется, тоже читал книгу. Читал, не водя пальцем по
строкам, даже губами не шевеля… И временами весело улыбался чему-то.
Читать Коренгу приохотил тот же купец, что выучил его
худо-бедно изъясняться на чужих языках. Приохотил, понятия не имея, что грамота
перевернёт всю жизнь нечаянного ученика и в итоге отправит его за тридевять
земель в это самое путешествие. И сделала это одна-единственная книга, которую
до сих пор Коренге довелось держать на коленях. Книжка-всезнайка
[10]
о разных чудесах, постигнутых мудрецами ближних и дальних земель… Ну и
написанная, само собой, наиглавнейшим мудрецом среди прочих.
Коренге было известно со слов соплеменника, что книг на
свете вообще-то превеликое множество, что повествуют они каждая о своём… и к
тому же порой различаются между собою не меньше, чем добрый мёд, собранный с
донниковых лугов, – и сладенькая кашица, которую вороватые торговцы порой
всучивают людям, не знающим толку. То есть умом он всё это понимал… И тем не
менее замер, не в силах отвести взгляд от прилавка, покоившего, как ему
казалось в это мгновение, все тайны Вселенной.
Он даже удивился про себя тому, что люди – галирадцы и
приезжие – шли себе мимо, кто мельком взглядывая на лоток, кто вовсе не обращая
внимания… вместо того, чтобы, отталкивая друг дружку, наперебой устремиться к
сокровищам, выставленным на продажу… Как он, Коренга, непременно поступил бы,
будь у него денег в изобилии… да побольше места в тележке…
…Какое там – если бы он хоть просто стоял, как все они, на
прямых, длинных и сильных ногах и мог, как любой из них, свободно заглянуть на
этот самый прилавок. Находившийся, так уж оно получалось, примерно на высоте
его носа…
– Воистину, в добрый час ты сюда пожаловал, друг мой.
Коренга даже не сразу сообразил, что торговец закрыл книгу,
которую читал, и обращается к нему. А тот, похоже, успел вполне оценить и
хитроумную тележку молодого венна, и его жгучее любопытство.
– Я вижу, – продолжал он, – ты из тех, кто
восполняет телесную скорбь деятельной работой ума. Поведай же мне, что тебя
влечёт сильнее всего, и я отвечу, есть ли у меня книги об этом. Может быть,
тебя занимает устроение полезных механизмов? А может, тебе покажутся
небезынтересными разыскания достославных умельцев, посвятивших свои дни
укрощению и обучению всяческого зверья? Или, как человек путешествующий, ты
любишь читать о дальних и диковинных странах?
Он знал, как болезненно обидчивы бывают увечные. И оттого не
стал предлагать Коренге лечебники, в изобилии имевшиеся на прилавке. Коренга же
так разволновался, что не сразу сумел вымолвить разумное слово в ответ.
– Мне бы… о том, как птицы летают, – выдохнул он
наконец, забыв учтиво поздороваться, торопясь и мало не помирая от страха, что
чудесный лоток вот сейчас вдруг развеется в воздухе и пропадёт, точно
полуденный морок, – И ещё… про звёзды.
– Птицы, птицы. – Книготорговец привстал,
оглядывая прилавок, потом протянул руку. Коренга замер в сладком предвкушении,
равного которому он, кажется, в своей жизни ещё не испытывал – ну, разве когда
отец посадил его в эту самую тележку и колёса примяли траву, впервые
стронувшись с места. – Вот, держи, друг мой. Здесь немало рассказывается о
перелётах различных птиц и о том, какая в какой стране проводит лето и зиму.
Коренга отчаянно покраснел.
– Прости, уважаемый, я неправильно объяснил. Мне бы о том…
ну… как они крыльями машут и в воздухе держатся.
– Таких у меня нет, – покачал головой
галирадец. – И, будучи человеком вполне осведомлённым в том, чем
занимаюсь, я даже не слыхал о подобных, так что, наверное, они ещё не написаны.
А что до звёзд… Ты желаешь разобраться в искусстве предсказания судеб – или
узнать нечто полезное для мореходов и иных странствующих в ночи?
– Для странствующих… в ночи, – окончательно
смутившись, выдавил Коренга.
Его беспокойство передалось псу, Торон оглянулся, потом
подошёл и встал рядом с хозяином – никому не грозя, просто на случай, если
начнёт кто обижать. Коренга беспамятным движением положил руку на мохнатую
холку, успокаивая любимца.
Между тем торговец вытянул из невидимого калеке ряда книгу
толщиной примерно в два пальца, одетую, точно в дорогой кафтан, в нарядную
тёмно-синюю кожаную обложку.
