– Эория, ты говорила… будто намереваешься проводить
меня до гор… А потом вернуться звать Зелхата на Острова…
Воительница ответила ровным голосом, не глядя на Коренгу:
– Должна же я убедиться, венн, что тебе здесь окажут
должное уважение? Отец не простит мне, если я плохо позабочусь о сошедшем с
нашего корабля… – За поясом у неё торчала прялка, очень помогавшая не
смотреть туда, куда смотреть не хотелось. Всё-таки она скосила глаза и
осведомилась: – Или я до того надоела тебе, что ты уже не чаешь помахать мне
вслед рукой?
Коренга задохнулся от несправедливости и безнадёжной обиды…
И в это самое время где-то очень высоко, над верхней кромкой обрывов, раздался
полнозвучный металлический удар. Эхо пустилось в долгий путь от одного утёса к
другому, попутчики-нарлаки сразу остановили повозку, но задравший голову
Коренга просто перестал замечать что-либо кругом, ибо в синее небо над скалами
медленно выплыли алые прямоугольники составных крыльев. Летучий снаряд
величественно поднимался, удерживаемый толстыми – корабль привязывать –
верёвками. Куда там бечеве, которую, бывало, разматывал Коренга!.. Этот короб
порвал бы её, словно траченную плесенью нитку. Куда там летучей птице, о
которой Коренга так и не посоветовался с мудрецом из Мельсины!.. Собственное
изделие показалось молодому венну таким ничтожным и жалким. Он-то, дурень,
втайне думал похвастаться им, добиваясь от ирезейцев подхода к их коробам…
Облезлым воробьем вздумал хвалиться перед теми, у кого на службе лебеди да
орлы!..
Между прочим, под коробом, где толстая верёвка разделялась
на струны потоньше, тянувшиеся к углам крыльев, сидел человек. Сидел, словно
так тому и положено было быть… Невесомо парил наравне с птицами… Обозревал с
высоты земные пределы…
Мысленно Коренга пребывал там, рядом с этим счастливцем. Он
словно издалека услышал голос Эории, спрашивавшей:
– Что случилось, почтенные?
Коренга оглянулся. Оба нарлака осеняли себя незнакомым ему
священным знамением. Потом сидевший на возке ответил воительнице:
– Когда звучит колокол и не ко времени поднимается
короб, это значит, что в храме явил Себя благословенный Огонь.
Эория беспокоилась зря. Горцы оказали им с Коренгой вполне
радушный приём. Может, оттого, что иноверцы явились не сами по себе, а в
обществе их кровной родни?.. Во всяком случае, молодому венну даже не пришлось
клясться, что со времени съедения налима он уже несколько раз ополаскивал свой
черпачок, а значит, водяное создание больше не имело над ним власти. Гостей
провели во дворик – тот самый, опиравшийся на крышу соседского дома. Эорию
пригласили внутрь, Коренгу же устроили под навесом, куда его тележка встала как
раз. Ему, правда, не очень-то хотелось здесь сидеть, его неудержимо тянуло под
ирезейское небо, чреватое желанными чудесами, но вежливость превозмогла. Торон
обежал дворик, уловил запах хозяйского кобеля и собрался всё как есть
немедленно переметить.
– Я те дам! Не смей! – прикрикнул на него Коренга.
Торон сразу понурился, опустил задранную было лапу, подошёл
и свернулся возле тележки, обиженно отвернувшись. Трое хозяйских детей, мальчик
и две девчушки, во все глаза наблюдали за ними, хоронясь за дверной занавеской.
Дети понравились Коренге. По крайней мере, они не дразнили его, не лезли на
тележку и не требовали покатать. Он встретился глазами с младшей девочкой и подмигнул
ей. Всех троих тотчас как ветром сдуло, только весёлый визг донёсся изнутри
дома. Коренге невольно подумалось, что веннские дети вели бы себя так же. Ну,
может, визжали бы чуточку тише. Он улыбнулся, всё-таки выкатил тележку из-под
навеса на солнце, задрал голову к манящему горному небу, привыкшему носить
симуранов и летучие короба…
«А вдруг мне правда захочется остаться здесь жить?..»
Эта мысль почему-то больше не казалась ему ни невозможной,
ни даже кощунственной.
Занавеска в дверном проёме отлетела в сторону, появилась
Эория, сопровождаемая всеми троими детьми. В руках у каждого было по деревянной
плошке с едой. Коренга даже на миг испугался, сумеет ли он совладать с таким
количеством незнакомого угощения, не обидев радушных хозяев и не поразив желудок
унизительной болью, но тут наружу вышла хозяйка. Она несла несколько толстых
ковриков. Тогда молодой венн сообразил, что плошки предназначались им с Эорией
и Торону. Правильно, ещё чего не хватало – сразу сажать никому не известных
пришлецов в доме за стол! Мало ли, где они расхаживали и какой скверны
набрались!
– А стола у них там и нет, – усаживаясь около
тележки, сказала Эория. – Куча подушек на полу и скатерть там же
расстелена. Подушки, правда, удобные…
Коренга, соскучившийся по домашней еде, завладел своей
плошкой. В ней оказалась горячая полбенная
[58]
каша и тушёные
овощи. Жадность тут же подсказала Коренге, что всё это куда как украсил бы
добрый ломоть жареной рыбы. Он послушал, как чавкал неприхотливый Торон, и
усовестился.
Потом он обратил внимание, что дети снова схватились друг за
дружку и отошли подальше от пса.
– Он не тронет, – на всякий случай сказал
Коренга. – Он добрый!
Мальчик, храбро прятавший сестрёнок у себя за спиной,
ответил:
– Наш тоже добрый. Только не тогда, когда ест!
Коренга даже ложку опустил. Веннские волкодавы отличались
невозможной свирепостью, но они были благородны. Любой из них что угодно
стерпел бы от несмышлёного ребёнка. Кобель, способный на самую лютую ярость, в
конце концов рявкал и убегал от надоедливых маленьких человечков, но зубов не
пускал в ход никогда. И даже сука-мать лишь отталкивала мордой детские ручки,
не вовремя тянувшиеся к щенкам… Коренга спохватился и спросил:
– А сейчас где ваш свирепец?
Мальчик ответил очень по-взрослому:
– На собачьей свадьбе гуляет, неделю уже. Придёт,
твоего съест.
«Ну, это мы поглядим…» В Ирезее имелось немало собак, но при
появлении Торона все кобели спрятались. Они и теперь только лаяли с дальнего
конца горбатой крутой улочки, а к воротам подбегать не осмеливались. Не говоря
уж о том, чтобы оскорблять чужака пахучими знаками доблести. Торон не обращал
на брёх недовольных никакого внимания. Ему было не привыкать.
– Наш, может, ещё лису принесёт, – важно и не без
ревности добавил маленький горец. Видно было, как хотелось ему похвалить
отсутствующего любимца. – Если в горах возьмёт, шкурка будет!
Коренга доедал вкусную кашу, когда вернулся хозяин дома и
привёл отца с сыном, – те, даже не передохнув и не подкрепившись с дороги,
сразу отправились на ирезейские кручи, в невидимый снизу храм. Долг благочестия
обязывал их немедля оповестить жрецов о подношении, чтобы те назначили им день
для полёта.
Коренга обратил внимание, что дорожные попутчики выглядели
определённо довольными. Отец ещё как-то хранил важное молчание, зато молодой
сын прямо лучился нетерпением и счастьем.
