— Ага, правильно. Как в «Миссия невыполнима». (Под этим
она имела в виду телевизионное шоу, а не кинематографический бренд, так что это
название я пропустить могу.)
Она привстала, взъерошила мне волосы, проверила угол в
зеркале и улыбнулась.
— Посмотри на себя в последний раз, Хантер. Сегодня
вечером ты себя не узнаешь.
Глава 13
— Будет щипать, — сказала Джен.
Так оно и вышло. Еще и жгло.
Кислотный отбеливатель — великий разрушитель. Понимаете,
каждый из ваших волосков защищен внешним слоем, который называется кутикулой и
содержит пигмент, придающий волосам цвет. Цель осветления заключается в том,
чтобы разрушить эти кутикулы настолько, что выпадает весь пигмент. Дело
быстрое, но грубое, как содрать или продырявить оболочку. После этого, когда вы
продолжаете краситься, часть краски смывается всякий раз, когда вы принимаете
душ. Так сказать, вытекает в дырки.
Я знал все это, но только теоретически, потому что всегда
подкрашивал волосы темнее, а не осветлял. Так что когда Джен начала втирать мне
в волосы кислоту консистенции зубной пасты, я оказался к этому не готов.
— Жжется!
— Я предупреждала.
— Да, но… ой!
У меня было ощущение, будто тысячи комаров впились в мою
голову. Как будто мои волосы подожгли.
— Ну как?
— Как будто… кислоты на голову налили.
— Прости, я использую раствор максимальной
концентрации. Нам нужно быстрое и радикальное преобразование. Но не бойся, в
следующий раз будет не так больно.
— В следующий раз?
— Ага. После первой процедуры осветления кожа будет уже
не такой чувствительной.
— Отлично, — кисло пошутил я. — Давно мечтал
избавиться от некоторых тамошних нервных окончаний.
— Тяжело в учении, легко в бою.
— Как в бою — это точно.
Она накрыла мне голову куском алюминиевой фольги, сказав
(бодрым тоном), что так будет горячее, но это нужно для ускорения химической
реакции, после чего вытащила еще один стул и уселась напротив меня.
Мы находились на кухне у Джен, маленькой, но явно
представлявшей собой рабочее место знатока поварского дела. Кастрюли и
сковородки свисали с потолка, слегка звякали на ветерке от вытяжного
вентилятора, который работал, чтобы удалить запах осветлителя. Недавно
приобретенный наряд не-Хантера стоимостью в две тысячи долларов висел среди
сковородок все еще в пластике, дававшем слабую гарантию того, что оплата моего
следующего счета по кредитной карте не убьет меня.
Джен жила здесь вместе со своей старшей сестрой, которая
пыталась пробиться на поприще шеф-повара десертов. Многие из почерневших
чугунных сковородок наводили на мысль о бисквитах с миндальными орехами и
кокосом и о маленьких тонких сладких пирожных. Имелся и набор сит для
просеивания муки до состояния тончайшего порошка.
Кухня была в стиле ретро, а может, ни в каком не стиле, а
просто старая. Стул, на котором я сидел, представлял собой винтажный образец из
винила с хромом, под стать зеленому в золотую крапинку столу из огнеупорной
пластмассы «Формика». Холодильник тоже относился к эпохе 60-х годов, с ручкой
из нержавеющей стали в виде гигантского спускового крючка.
Кислота мало-помалу разъедала мой скальп, и наконец я поймал
себя на том, что мне отчаянно нужно отвлечься.
— А давно у твоей сестры эта квартира?
— Это еще от родителей, они здесь начинали. Мы все жили
здесь, пока мне не исполнилось двенадцать, но они сохранили ее и после Дня
Тьмы.
— Дня Тьмы?
— Когда мы переехали в Джерси.
Я попытался представить себе, как здесь проживала целая
семья, и к неприятному ощущению растворения скальпа добавился противный
звоночек клаустрофобии. В стороне от кухни были две маленькие комнатки с окнами
в вентиляционную шахту. И это вся квартира!
— Вы здесь вчетвером жили? Но после такой тесноты
Нью-Джерси должен показаться неплохим местом.
Джен сделала вид, что ее сейчас стошнит.
— Ну да, как же! Хорошим для моих родителей. Все вокруг
там считали меня типа помешанной, с фиолетовыми прядями в ирокезе и прикиде
домашнего пошива.
Я вспомнил свой собственный великий переезд.
— Вы, по крайней мере, переехали не так далеко — ты
могла сюда наведываться.
Она вздохнула.
— Может быть. К тому времени, когда мне исполнилось
четырнадцать, мои друзья с Манхэттена списали меня в отстой. Как будто я
превратилась в девчонку из Джерси, и все такое.
— Понятно.
Я вспомнил, как по приходе заглянул в комнату Джен, типичную
берлогу инноватора. Обстановка, по большей части подобранная на улице, на полке
завалы тетрадей, дюжина незаконченных выкроек на бумаге и ткани. Одна стена
увешана вырезками из журналов, другая сплошь покрыта коллажами из найденных на
улице фотографий. На третьей красовалась разрисованная под баскетбольную
площадку доска объявлений, на которой магнитики в форме букв «X» и «О»
поддерживали изображения игроков, мужчин и женщин.
Кровать находилась на верхнем уровне, так что под ней
имелось место для письменного стола, на котором поблескивал ноутбук, а над ним,
на стенке, беспроводной концентратор. Короче, отчаянный бардак обиталища крутой
девчонки, старающейся скомпенсировать потерянные годы.
— А когда ты вернулась?
— В прошлом году, как только меня отпустили. Но знаешь,
трудно вернуть ощущение того, что ты в струе, посте того как оно потеряно. Это
все равно как идешь по улице, вся из себя прикинутая, в ушах наушники, ловишь
кайф от клевой музыки и вдруг спотыкаешься и летишь на тротуар. Только что была
все такая крутая, и тут… все на тебя таращатся. Ты снова в Джерси.
Она покачала головой:
— Так больно?
— С чего ты взяла?
— Ну а с чего бы еще ты зубы стиснул.
— Долго еще?
Джен покачала обеими руками, словно взвешивая в них
невидимые предметы.
— От тебя зависит. Мы можем прекратить в любой момент,
хоть прямо сейчас. Но каждую секунду боль делает твои волосы светлее, а значит,
столкнувшись сегодня вечером с плохими дядями, ты будешь тем меньше похожим на
себя, чем дольше потерпишь.
— Значит, вопрос стоит так: боль сейчас или боль потом.
— Вот именно.
Она потянула гигантскую ручку холодильника, вытащила пакет
молока, нащупала со звоном над головой миску и налила молока туда.
— Это когда тебе будет невмоготу.
— Молоко?
