— Что-то вроде коллекционирования действующих
лиц, — сказала она и назвала один научно-фантастический бренд, с которым
вышло четыре фильма (явный перебор).
Сгорая от стыда, я включил ноутбук.
Первым делом мы поискали в «Гугл» имя Мвади Уикерсхэм и
получили отказ. Никаких однофамильцев, ни даже запроса «А может быть, вы имели
в виду…» Совсем ничего.
Если не срабатывает «Гугл», от этого колбасит. Так же как
когда моя тетя Мэйси из Миннесоты перестает непрерывно болтать, становится
ясно, что назревает фигня.
Зато Футура Гарамонд засветился по всей Сети.
Правда, первый поиск отправил нас прямиком в библиотеку
шрифтов — как оказалось, и «Футура», и «Гарамонд» — это названия классических
типографских шрифтов. Пришлось добавить еще пару позиций («дизайнер»,
«Городские коньки»), чтобы найти человека с таким именем и установить, что в
качестве молодого дизайнера он создавал гарнитуры для журналов по серфингу и
скейтбордингу, потом перешел к дизайну конвертов для компакт-дисков с текстами
песен, занялся ребрендингом известного музыкального журнала, а то и двух и, как
неизбежность, перешел на работу в компанию сетевого дизайна, которая должна
была взорваться как раз после наступления нового века.
— Улавливаешь тренд? — спросила Джен, когда я
наклонился через ее плечо, мое чтение замедлилось из-за нового малинового
запаха от ее волос.
— Гм, вроде.
Футуру увольняли с каждой работы, которую ему удавалось
получить, главным образом за то, что он делал тексты нечитабельными. Его
фирменным знаком были радикальные идеи типа: дизайн из двух колонок, при
котором вы на самом деле не читаете эти колонки, а пробегаете их по диагонали,
что превращает их в хаотичные блоки слов, которые, ударяя вам в лицо, порождают
пульсирующую головную боль, сродни мельтешению на экране красных и синих
вспышек — типографский эквивалент эффекта пака-пака. Эта маленькая хитрость —
не единственное преступление, которое он совершил против читабельности, но
именно оно прямо указало на его желание перепрограммировать мозги тех, кто
случайно оказался причастным к его работе.
— Ох! — простонал я, просмотрев макеты нескольких
журнальных страниц, созданных в стиле а-ля Гарамонд.
— А мне, в общем, это нравится, — сказала Джен.
— Но ведь бьет по глазам. И по голове.
— Да, но в хорошем смысле. Я могу понять, почему его
продолжали брать на работу.
И то верно, Футура никогда не голодал. Он отточил свое
искусство увольняться со скандалом, непременно привлекая внимание следующего
работодателя. Всегда получалось так, что бывшие боссы, старавшиеся обуздать его
таланты, приобретали репутацию закоснелых ретроградов, а их конкуренты охотно
нанимали его, желая выглядеть продвинутыми и попасть в струю. Другое дело, что
со временем, несмотря на приобретенный радикальный имидж, они тоже оказывались
перед необходимостью увольнения Футуры. Обычно это происходило, когда их журнал
становился нечитабельным.
— У этого парня длинный список врагов, — заметила
Джен.
— Точно, и целей, по которым ему хочется нанести
ответный удар, уйма… в общем, против тех, за кем охотится «антиклиент».
— Но пока я не вижу здесь связи с «Хой Аристой», —
сказала она.
Я взял журнал с прикроватного столика и просмотрел несколько
первых страниц.
— Имени Футура здесь нигде нет.
— Кто владеет журналом?
Я назвал одну гигантскую медиакорпорацию, известную своим
безжалостным стремлением прибирать к рукам средства массовой информации,
включая десятки журналов и один канал псевдоновостей.
— Ничего себе, — сказала Джен, щурясь на экран
после очередного поиска в «Гугл». — Футуру увольняли как минимум четыре
разные компании, которыми владеют эти ребята.
— Итак, мы нашли мотив.
— Проверь еще это: пару лет тому назад он решил бросить
стезю наемного работника и посвятить себя собственным интересам. Хотелось бы
знать, что это за интересы такие?
Я снова посмотрел через плечо Джен и прочитал о том, что
бурная карьера Футуры Гарамонда пришла наконец к спокойному завершению в
маленькой дизайнерской фирме под оригинальным названием «Оперативная рекламка»,
в которой он был единственным владельцем и боссом. Увольняемый стал увольнителем.
— Выясни адрес, — сказала Джен.
— Один секунд.
Офис «Оперативной рекламки» находился в нижней части
Трайбека, примерно в трех кварталах от заброшенного дома, где исчезла Мэнди.
Я подметил отблеск улыбки Джен в отражении экрана.
— Мотив и средство исполнения, — подвела итог она.
Глава 25
— Это район крем-брюле.
— То есть?
— Моя сестра называет районы города по главным
десертам, которые там подают. Мы находимся к западу от мороженого зеленого чая
и к югу от тирамису.
И это действительно так: первым ресторанчиком, который
попался нам по дороге, было крохотное бистро, втиснутое между художественной
галереей и автомастерской. Посмотрев меню, мы увидели, что там подают
крем-брюле — маленькую мисочку заварного крема, верхний слой которого подплыл и
потемнел, как от паяльной лампы. Пиромания нередко подталкивает к инновациям.
— Как поживает сестра?
— После того как платье было осмотрено и выяснилось,
что на нем нет дырок и пятен, уже так не злится.
Я, наверное, вздрогнул.
— Ох, прости, Хантер, я и забыла о твоем пиджаке.
Она заставила меня остановиться.
— Послушай, раз уж вся эта идея с переодеванием была
моей, я, пожалуй, должна разделить с тобой половину ответственности за ущерб.
— Тебе не обязательно делать Это, Джен.
— Ты не можешь мне помешать.
Я рассмеялся.
— Вообще-то могу. Как ты собираешься поступить: связать
меня и оплатить мой счет по кредитке?
— Только половину.
— Все же это пятьсот баксов. — Я покачал
головой. — Забудь об этом. Я просто сделаю в погашение кредита минимальный
взнос, а там видно будет. Зато у меня усиливается стимул отыскать Мэнди. Я
слышал, что, когда люди ей помогают, она не остается в долгу и дает им больше
работы.
— Ладно, — вздохнула Джен, — все равно у меня
нет этих денег. Пока не оплачу телефон Эмили и кабель. Но я посмотрю, что можно
сделать с этим пиджаком.
— А по-моему, он скончался.
— Нет, я думаю сделать с ним кое-что интересное. Ты бы
хотел получить что-то совсем другое? Авторскую работу Джен?
Я улыбнулся и взял ее за руку.
