— По мне, так нет ничего лучше самой Джен.
Она улыбнулась в ответ, но отступила в сторону и снова
увлекла меня вперед. Когда, пройдя несколько шагов, мы оказались в тени
строительных лесов, она остановилась и в темноте поцеловала меня.
— Французская революция, — невнятно пробормотал я.
У меня слегка перехватило дух. Джен прижалась ко мне и
прошептала:
— Продолжай.
Я улыбнулся — она стала привыкать к моим скачущим мыслям — и
указал на ухабистую поверхность.
— «Хой полой» злились на власть и богатеев всегда и
повсюду, но революция свершилась только во Франции, и все потому, что камни
мостовых в Париже небыли ровно уложены. Разъяренная толпа могла выворачивать их
из-под ног прямо на улицах и швырять в солдат короля. Представь, что сотня
крестьян швыряют в тебя булыжники.
— Ох!
— То-то и оно, — сказал я. — Парадный мундир
и мушкет — это ерунда против града камней размером с кулак. Но в городах, где
камни мостовых были уложены лучше, разъяренная толпа ничего не могла поделать.
Никакой революции.
Джен подумала несколько секунд, потом удостоила камни
мостовой кивка.
— Значит, «хой полой» свергли верхушку аристократов
именно благодаря изъяну раствора, скреплявшего камни у них под ногами?
— Да, — ответил я. — Единственное, чего не
хватало, так это чтобы какой-то инноватор кинул в толпу клич: «Эй, ребята,
закидаем их булыжниками!» Тут-то монархии и пришел конец.
Мы вышли из тени, и я оглянулся на старое здание.
Строительные леса примыкали к фасаду до самого верха, шесть этажей металлических
труб и деревянных мостков, забытый всеми выцветший рекламный щит, осыпавшаяся
штукатурка, сквозь которую проглядывала кирпичная кладка. Я увидел то место,
где когда-то к нему примыкало другое здание: теперь об этом напоминал только
иной оттенок кирпичей.
— Хантер, а тебе не приходило в голову, что и в наше
время существует проблема с этим цементирующим раствором? Типа если бы
кто-нибудь сообразил что бросать и в кого бросать, то все бы развалилось и
довольно быстро?
— Только об этом и думаю.
— Я тоже.
Когда мы переходили по «зебре» Гудзон-стрит, Джен пнула
кроссовкой булыжник мостовой, утопленный в растворе и почти не выступавший.
— Значит, расшатать фундамент — это задача
«антиклиента», верно? Может быть, они сообразили, какие камни надо бросать?
— Может быть.
Я прикрыл глаза рукой и прищурился, глядя на табличку с
названием улицы, потом на номера. «Оперативная рекламка» находилась дальше, в
глубине квартала, в старом здании с железным каркасом.
— Но более вероятно, что они просто швыряются всем, что
подвернется под руку.
— В субботу же выходной, — сказал я, констатируя
то, о чем вообще-то можно было догадаться с самого начала, до того как мы
притащились сюда.
На наш звонок никто не ответил. Это был офис, а даже Футура,
при всей его эксцентричности, не докатился до того, чтобы летом торчать на
работе по субботам.
— Проверим, — сказала Джен, нажав кнопку домофона.
От этого звука в глубине моего живота возник комок холода.
— Да? — послышалось из динамика.
— Доставка, — бросила Джен нарочито хриплым
голосом.
— Только не это… опять… — пробормотал я себе под
нос.
Дверь открылась.
* * *
«Оперативная рекламка» находилась на верхнем этаже, и
лестница вилась вокруг шахты старомодного лифта, запертого внизу. Джен вскоре
обогнала меня на пол-этажа — я видел, как мелькают ее красные шнурки сквозь
решетку, окружавшую шахту. Она взлетала по лестнице с легкостью человека,
привыкшего обходиться без лифта. (Мой дом превышает критический лимит в шесть
этажей, и бегать по ступенькам я не привык.)
— Подожди!
Она не остановилась.
Когда я с высунутым языком добрался до десятого этажа, Джен
уже нашла дверь искомой конторы в конце длинного холла.
— Заперто.
— Блин, кто бы мог подумать! И что теперь будем делать,
ломать?
— Боюсь, дверь слишком крепкая. Но надо проверить.
Она завела меня за угол, туда, где ряд окон выходили в
центральный колодец (что-то среднее между двором и вентиляционной шахтой). В
прежние времена оплата за жилье в Нью-Йорке зависела от количества окон в
квартире, поэтому строители изобрели здания с колодцами посередине и создали
эту примечательную особенность архитектуры старого Нью-Йорка: дома с окнами,
которые выходят на окна других квартир, находясь в каком-нибудь метре друг от
друга. Мэнди все время сетовала на то, что в жаркие летние дни, когда окна
открыты, Маффин, ее кот, любитель тараканов, перепрыгивает через колодец в
соседскую квартиру, предположительно для того, чтобы выяснить вкус тамошних
тараканов, а может, они там меньше боятся кошек.
Джен указала на одно из окон — через колодец, напротив нашего.
Я увидел несколько письменных столов и темные мониторы компьютеров.
— «Оперативная рекламка», — сказала она и отворила
окошко.
— Джен…
Она высунулась наружу.
— Держи меня за руку.
— Ни за что!
— Хочешь, чтобы я сделала это сама?
— Что ты, нет!
Я испугался, что это не пустая угроза: она была готова
высунуться и попытаться дотянуться до другого окна, даже если я не стану ей
помогать. Я испытал прилив сочувствия к Эмили. Если Джен такова в семнадцать
лет, то какой же она была в десять?!
— Посмотри на это иначе. Расстояние — всего пара футов.
Если бы не высота, кто бы стал колебаться?
— Да, если бы это не грозило смертельным падением, я бы
не колебался.
Она глянула вниз.
— Ага, это уж точно. Поэтому ты будешь держать меня за
руку.
Она высунулась снова, нетерпеливо тряся мне рукой.
Я вздохнул и крепко обхватил ее запястье обеими руками.
— Эй! Слишком крепко.
— Переживешь.
Джен лишь закатила глаза, а потом высунулась, насколько
могла, и свободной рукой легко дотянулась до окна офиса «Дурилки». Ее запястье
вертелось в моей хватке, когда она подтолкнула скользящую оконную раму на
несколько дюймов вверх. Потом рама застряла.
— Держи!
Она переместила свой вес на подоконнике, высунувшись еще
дальше вперед, а я, напротив, упершись ногами в стену, тянул ее руку назад,
словно Джен была канатом, который я тянул изо всех сил. И она ухитрилась-таки
отжать окно еще на фут.
