— Хм… не сказала бы, что они мне нравятся. — Она
откинулась на старой кушетке и вздохнула. — Наверное, они опасны, я
беспокоюсь насчет Мэнди и, конечно, не хотела бы попасться им в руки.
— Но…
— Но мне нравится их стиль, — сказала она и
улыбнулась. — А тебе?
Я хотел возразить, но передумал. Против правды не попрешь:
«антиклиент», несомненно, обладал стилем. Все у них было в струю, причем
крутизну они использовали новым, оригинальным способом. Я потратил годы,
изучая, как инноваторы меняют мир, и процесс этот всегда бы не прямым, а
вероятностным, отфильтрованным сквозь сито деятельности охотников за крутизной,
трендсеттеров и, наконец, гигантских компаний, в то время как сами инноваторы
оставались невидимыми.
Это как в эпидемии: пациента ноль всегда труднее всего
выявить. Следить за тем, как инноватор предпринимает прямые действия, это
просто здорово. Завораживает. «Антиклиент» снимал рекламные клипы, устраивал
презентации, проводил свою собственную, причудливую маркетинговую кампанию.
Мне хотелось посмотреть, каков будет следующий шаг.
— Возможно, — признал я. — Но чего,
по-твоему, они добиваются?
— В долговременной перспективе?
Джен глотнула кофе.
— Думаю, ты был прав насчет булыжников.
— «Антиклиент» хочет пошвыряться камнями?
— Нет. Ну, может, немножко и пошвыряется: булыжник
туда, булыжник сюда. Не это главное. По моему разумению, его цель — ослабить
раствор, удерживающий кладку мостовой.
Я нахмурился: такой ход мысли казался чреватым головной
болью пака-пака.
— Не могла бы ты чуточку прояснить свою метафору?
Джен покачала головой.
— Ты знаешь, что за раствор я имею в виду. Нечто,
контролирующее образ мыслей каждого, то, как он видит мир.
— Рекламу?
— Это не просто реклама, а целая система: маркетинговые
категории, племенные границы, все те конструкции, в которые улавливаются люди.
Или в которых замыкаются.
Я покачал головой.
— Не знаю. Нулевой выпуск «Хой Аристой» ведет огонь из
пушек по воробьям. Я имею в виду — что они хотят показать? Что избалованные
отпрыски богатых семей смешны? Я не вижу здесь ничего революционно нового.
— Ты по-прежнему хотел бы рассказать Хиллари Дефис о
том, что видел в «Подвижной дурилке»? С ее связями она, вероятно, могла бы остановить
все еще до того, как заработал печатный станок.
Я рассмеялся.
— Черт возьми, нет, конечно!
— Вот именно, Хантер. Раз ты хочешь это отправить,
значит, хочешь посмотреть, что выйдет. Каждый, кто получит экземпляр в руки,
жадно проглотит каждую страницу, даже те несчастные люди на картинках. Потому
что это информация извне. И мы все изголодались по ней.
— Но что в итоге это даст?
— Как я уже говорила, это ослабит раствор,
цементирующий каменную кладку.
— И они смогут швырять больше камней?
— Нет, Хантер. Ты что, еще не въехал? «Антиклиент» не
просто хочет пошвыряться камнями. Он задумал развалить мостовую. Замысел в том,
чтобы кидать камни начали все.
Спустя несколько минут снаружи прозвучал клаксон: на улице,
в удлиняющихся тенях раннего вечера, ждал длинный лимузин. Когда мы
приблизились, тонированное окошко опустилось на несколько дюймов и оттуда,
сжимая лист бумаги, высунулась пурпурная рука.
Я почувствовал холодное дыхание автомобильного кондиционера
и еще более холодный взгляд: молодой пурпурный хой аристой таращился на меня с
заднего сиденья.
Он исчез, когда опустилось окно, и, в то время как Джен
просматривала бумагу, я проследил за машиной, влившейся в транспортный поток,
унося своего пассажира назад, к хорошо охраняемым участкам Верхнего Ист-Сайда.
— Ну, тут особых мозгов не надо, — заявила Джен,
склонившись над нашей добычей.
Список был составлен на фирменном бланке «Хой Аристой» —
бумага цвета зеленого яблока с золотым тиснением, буквы отпечатаны сочной
пурпурной краской. Он включал всех подозреваемых: производителя несусветно
дорогих дамских сумочек, банк в одной тропической стране, известной как
оффшорный рай, национальный комитет некой политической партии. Но одно название
стояло особняком, столь же «неприметное», как паук «черная вдова» на куске
белого хлеба.
— «Два на два продакшн».
— Звучит знакомо, — заметила Джен.
Мне припомнились слова Хайро, касавшиеся его раскола с Мвади
Уикерсхэм по поводу роликовых коньков: «два на два» или смерть.
У меня вырвался смешок.
— А ведь, похоже, это действительно насчет колес.
Глава 29
Когда в давние времена английские джентльмены охотились, они
время от времени орали во всю мощь своих легких клич: «Сохо!» (Почему, я точно
не знаю, может, тогда это означало «Ату!» или что-то в этом роде.) Значительно
позже, когда многие былые охотничьи угодья пустили под застройку и туда
напихали магазинов, театров и ночных клубов, какой-то гений из числа торговцев
недвижимостью, видать в память о прошлом, решил присвоить новому крутому району
такое название — Сохо.
Значительно позднее заброшенная промышленная зона южнее
Хьюстон-стрит была реконструирована, там открылись магазины, театры, ночные
клубы, и какой-то новый гений из числа торговцев недвижимостью решил вдохнуть
новую жизнь в старый, но не потерявший крутизны бренд Сохо, благо тому нашлось
простое обоснование.
[2]
Впоследствии тот же принцип образования названий стал со
скоростью тропической лихорадки распространяться и на другие районы. Видимо,
гениев среди торговцев недвижимостью хоть пруд пруди.
В наши дни, когда продвинутая молодежь, тоже своего рода
охотники, ищет самые крутые магазины, театры, ночные клубы и все такое, у всех
на устах клич «Дамбо».
[3]
Так называют район старых фабричных зданий и индустриальных
перспектив за Манхэттенским мостом — последнее прибежище истиной крутизны. На
этой неделе.
Туда и лежал наш путь.
Мы проехали на метро до Йорк-стрит, самого края Бруклина.
Вагон попался спокойный, наполненный в основном крутыми ребятами с зачехленными
гитарами и ноутбуками, в татуировках и металле. Все они возвращались домой с
работы в качестве дизайнеров, писателей, художников, модельеров. Одного я даже
узнал: мы сидели в одной кофейне. Наверное, один из тех, о которых потом
биографы пишут: «Его первый роман был написан за столиком кафе».
