— Это и ты делаешь.
Она повернулась и бросила взгляд за реку.
— Признайся, вчера ведь ты просто пытался поддержать
меня, делая вид, будто джаммеры — это не так уж круто. Так?
— Не совсем.
Я глубоко вздохнул, поскольку в промежутках между преследовавшими
меня всю ночь приступами жалости к себе я действительно не раз об этом думал.
— Джен, не так уж я уверен насчет этих джаммеров.
Думаю, они палят из пушек по воробьям. Однако рискуют, управляя мозгами других
людей. Нельзя вот так запросто шастать повсюду и переиначивать людей на свой
лад, чтобы при этом никто ни о чем не догадался. И когда кто-то серьезно
пострадает, вся эта причудливая идея потеряет свою привлекательность.
Понимаешь?
Джен на мгновение задумалась, потом пожала плечами.
— Может быть. Но из этого следует лишь то, что они
нуждаются в нашей помощи. В твоих аналитических способностях, в твоей
широчайшей базе данных, где собрано множество бесполезных фактов. И в моем, хм,
оригинальном взгляде на что бы то ни было. Мы можем помочь им. И это круто. Уж
кто-кто, а они-то на самом деле в струе.
— Это точно.
Я вспомнил первый свой школьный день здесь, в Нью-Йорке,
осознавая, как низко я скатился по склону пирамиды. Тогда, входя в класс на
глазах у всех, я, неожиданно оказавшийся провинциалом, мигом приметил, кто тут
крутые ребята. Они были такими блестящими, такими яркими, такими показушными,
что больно смотреть. Способностью распознавать тех, кто в струе, независимо от
возраста, я обладал уже тогда.
Но с того самого дня я никогда им не доверял.
Но почему тогда я доверял Джен? Эта девчонка всего
двенадцать часов назад расплевалась со мной, над… кучей кроссовок. И наверное,
возненавидела меня за то, что я не остался там, чтобы помочь, забыв об ее
утверждении, что если она упустит этот единственный шанс с джаммерами, то снова
утратит свою крутизну; это так просто, как переступить через трещину в
тротуаре.
Да уж, чтобы верить, надо свихнуться. Но зато это вполне в
духе Джен.
Как бы то ни было, сейчас она меня больше не ненавидела.
— Возможно, Хантер, мы могли бы сделать их еще круче.
Я посмотрел на нее и рассмеялся, зная, что помогу ей найти
их. Потому что Джен считает, что они нужны ей, а она нужна мне.
— Конечно, мы могли бы.
Она бросила еще один взгляд в сторону фабрики и пожала
плечами.
— У меня для тебя подарок.
— Еще один?
— Куртка не считается. Она была твоя, куплена и
оплачена.
Меня кольнуло.
— Ну, по правде, так до сих пор не оплачена.
Она улыбнулась и убрала бинокль в свой рюкзак, сначала (что
я с радостью отметил), поместив его в прочный, подбитый изнутри чем-то мягким,
советских времен футляр. А взамен извлекла наружу бумажный мешок. Джен и
открыть его не успела, как я ощутил запах горелого пластика.
— Я же говорила, что обязательно должно что-то
сохраниться. Тебе нужно было остаться, будь у меня помощь, на это не ушло бы
целых два часа.
Она аккуратно развернула бумагу, приговаривая:
— Только одна, с самого дна кучи.
У меня отвисла челюсть.
Кроссовка чудесным образом осталась неповрежденной огнем,
жаром и копотью, вставки остались гибкими и все так же отливали серебром.
Шнурки пробегали сквозь мои пальцы, словно струйки песка, петельки
поблескивали, крохотные велосипедные спицы вращались в солнечном свете.
Я почти забыл, как они прекрасны.
— Пахнет пожаром, — заметила Джен. — Было
хуже, но я истратила пару емкостей обувного дезодоранта, и ничего — помогло. Со
временем выветрится.
— Да мне плевать, как она пахнет.
Я понял, что это мне тоже нужно. О том, чтобы переиначить
Джен, речи уже не шло. Ее мозг был уникален и готов ко всему, начиная от
прыжков с крыши на крышу или перелезания через воздушные колодцы до тайных
революций, а вот у меня давно не было такого чувства, словно я способен лететь
— на худой конец, раскачавшись на канате.
Я взял у нёе кроссовку и крепко прижал к себе.
— По-прежнему думаешь, что джаммеры такие уж
плохие? — спросила Джен.
Я посмотрел за реку, на врагов всего, что было мне дорого, и
сделал им кивок.
— Не всегда. У них есть свои фишки.
Глава 36
Обувка оставалась в моем владении около трех недель, пока не
пришел счет за пользование кредиткой. Требовались решительные действия.
— Ты всегда сможешь купить себе пару, когда они
появятся в продаже, — утешала меня Джен.
— Да, но не с настоящим логотипом, — возражал я.
Мне предстояло лишиться этой красной запретительной черты.
Один французский философ сказал, что человек — это животное,
которое умеет говорить «нет».
Но я не мог сказать «нет» некой выпускающей кредитные карты
компании, имеющей название из четырех букв. Итак, мы позвонили Энтони,
удостоверились, что он на работе, сообщили, что хотим показать ему что-то
важное, и направились в верхнюю часть города.
Контора доктора Джей, как, собственно говоря, и сама
хип-хоп-культура, появилась в Бронксе в 1975 году. Фирма и сейчас там, хотя
теперь обзавелась филиалами по всему городу. Они продают обувь и спортивную
одежду из синтетических материалов под такими марками, как «Сапплекс» и
«Ультра»: слова космической эры, магически творящие образы кокетливых роботов.
— Хантер, старина! — приветствовал меня Энтони,
Джен же удостоил кивка, означавшего: «Я помню, что ты сказала на встрече
фокус-группы, это было в струю».
Он повел нас вглубь, сквозь доброжелательный шумный гомон,
усугублявшийся ужасающей звуковой системой хранилища: ребятишки раскатывали
ковер, чтобы опробовать мягкость и упругость ворса, примеряли фуфайки,
определяя оптимальную длину где-то ниже талии, но выше колена, отражающие свет
радуги командных логотипов вертелись на подставках.
Наконец мы добрались до святилища в сердце склада,
протиснулись между высокими стеллажами, забитыми расставленными по размеру и
артикулу коробками. Энтони отодвинул стоящую на дороге стремянку на колесиках
библиотечного образца.
— Что это за запах? — осведомился он, в то время
как Джен открывала обувную коробку.
— Мотор истребителя, — небрежно ответила она,
разворачивая бумагу и доставая образец.
Стоило Энтони увидеть обувку, как глаза его вспыхнули. Он
осторожно взял образец из ее рук и принялся вертеть перед глазами, рассматривая
подошву, носок, задник, язычок, рант, петельки, шнурки. Все подряд.
