Крыша была просмолена и выкрашена серебристой краской, чтобы
летнее солнце не жарило людей, живших на верхнем этаже. Пока мы топали, позади
нас, как огромный разъяренный чайник с сигналом, продолжала выть сирена.
Соседнее здание, то самое, в которое мы намеревались проникнуть (поправка: в
которое пыталась проникнуть Джен, я лишь тащился следом), было чуть пониже,
футов на шесть или около того. Она села на край, спрыгнула и приземлилась на
черный, неровный гудрон с пугающим глухим стуком.
Я уцепился за край крыши, свесился вниз и, разжав пальцы,
упал с небольшой высоты, ухитрившись подвернуть лодыжку.
Ковыляя за Джен, я злился: во всем виноват клиент. Сто пар
обуви, и хоть бы раз прислали нормальные кроссовки, пригодные для лазанья по
крышам и незаконного проникновения в расселенные дома. Дверь на крышу
заброшенного здания открылась с металлическим скрежетом, повиснув, как
вывихнутое плечо, на одной петле. За ней виднелась темная лестничная клетка,
откуда тянуло пылью, застарелым мусором и чем-то нестерпимо гадким: похожую
вонищу я ощущал, когда под полом нашей квартиры сдохла крыса.
Джен оглянулась, и я впервые заметил на ее лице намек на колебания.
Она открыла рот, собираясь заговорить, но сирена в этот
момент резко умолкла, обрушив на нас ошеломляющий удар тишины.
Не знаю, может, и померещилось, но сквозь звон в ушах с
соседней крыши донеслись раздраженные голоса.
— Вперед, — прошептал я.
Мы вошли в темноту.
* * *
Гуляя по Нью-Йорку с задранной башкой, я часто задумываюсь,
что происходит за всеми этими окнами. Особенно пустыми.
Мне доводилось бывать на вечеринках в нежилых помещениях:
заброшенные дома занимали предприимчивые самовольные поселенцы, приводили все
кое-как в порядок, да и жили себе. Ни для кого ведь не секрет, что наркоманы и
бездомные занимают пустые здания, заполняя собой пространство за темными окнами
и шлакобетонными блоками. О Чайна-тауне поговаривают, будто тут есть собственное
тайное правительство и действует старинная система законов и обычаев,
заимствованных из древней страны, причем мне всегда казалось, что управление им
должно осуществляться из такого вот, выглядящего покинутым и пустым, строения.
Будто бы там проводятся городские собрания, проходят судебные процессы,
исполняются приговоры. А что по мне, так за такими слепыми, безликими окнами
может происходить что угодно. Думать-то я об этом думал, но чтобы сунуться сюда
и посмотреть самому, такое и в голову не приходило.
* * *
Летнее солнце прогрело застоявшийся в лестничном колодце
воздух так, что было тяжело дышать. Спускаясь, Джен оставляла за собой клубы
пыли в полосках пробивающегося света. На ступеньках виднелись следы от ее
кроссовок, и мне стало чуть легче. Может быть, никто сюда вообще никогда не
заходил. Может быть, некоторые дома были сами по себе… пустыми.
С каждым этажом вниз темнота сгущалась.
Джен остановилась после трех пролетов, ожидая, когда наши
глаза приспособятся к мраку, и настороженно прислушалась. В моих ушах
по-прежнему звенело эхо тревожной сигнализации, но, похоже, с соседней крыши
нас никто не преследовал.
Да и кому бы пришла в голову такая блажь?
— У тебя есть спички? — тихо спросила Джен.
— Нет, зато это работает.
Осторожно, чтобы свет не слепил глаза, я отвернул дисплей
телефона от себя и перевел его в режим камеры. Трубка засветила во тьме как
фонарик: полезная штука, когда приходишь домой затемно и ищешь ключи.
— Черт, есть ли что-то, чего твой телефон не умеет?
— Он бесполезен против наркоманов, — сказал
я. — Или чиновников тайного правительства Чайна-тауна.
— Чего?
— Потом расскажу.
Мы спустились на три последних пролета: телефон светил
странным голубым светом, который придавал нашим танцующим теням призрачную
бледность.
На цокольном этаже надобность в телефонном свете отпала:
глаза привыкли, да и лучи солнца, пробивавшиеся сквозь щели в заборе, светили,
как прожектора. Потолок был высокий, весь этаж представлял собой одно
просторное помещение без всяких перегородок — там было лишь несколько толстых
квадратных колонн. В стене зияли оставшиеся на месте магазинных витрин
прямоугольные проемы, от улицы нас отделяла лишь фанера. Не осталось даже
разбитых стекол.
— Этот этаж кто-то использует, — заявила Джен.
— Почему ты так думаешь?
Она постучала кроссовкой по бетону рядом с полоской света.
— Нет пыли.
Она была права. Солнечный свет не обнаружил никакого
клубящегося облачка вокруг ее подошвы. Пол был тщательно подметен, причем
недавно.
Я поднес палец к привычно очерченной кнопке «вызов».
Секундой позже из дальнего угла послышалась знакомая полифоническая мелодия.
Когда мы осторожно приблизились к светящемуся телефону, я
увидел, что у ближайшей к нему стены составлены какие-то коробки. Кто-то
действительно использовал это здание в качестве склада.
Джен опустилась на колени, подняла телефон и осмотрела пол
вокруг него.
— Тут нет никаких следов Мэнди. Она носит кошелек?
— Только клипборд. Если на нее напали, то почему не
забрали телефон?
— Может быть, просто выкинули его, чтобы она не могла
позвонить и попросить о помощи.
— Может быть…
Я не закончил фразы.
Моя рука потянулась к коробкам — движение было неосознанным,
машинальным, я на ощупь почувствовал что-то знакомое. Пальцы пробежались по
крышкам. Стандартные картонные коробки, такие привычные, — даже
удивительно, как я не сразу сообразил, что они собой представляют.
Обувные коробки.
Я потянулся, снял одну с самого верха, вдохнул знакомый
запах новой обуви, услышал шорох бумаги, ощутил пластик, резину и завязки.
Вынул пару из коробки и поставил на пол, куда падал широкий сноп солнечного
света.
Джен ахнула, а я отступил назад, потому что нам открылось
нечто сногсшибательное. Мы оба не сказали ни слова, но сообразили мгновенно.
Это были самые обалденные кроссовки, какие только можно себе
представить. Ни я, ни она в жизни не видели пары круче.
Глава 6
Энтони рассказывал мне историю обуви много раз.
На протяжении 1980-х клиент был королем, а сделало его
таковым имя одного баскетболиста, которое легло в основу бренда. В тот период
производство спортивной обув и претерпело множество трансформаций, у кроссовок
появились воздушные полости, «липучки», светоизлучающие диоды и множество
всяких других прибамбасов. Новые модели выпускались сезонно, ежемесячно, и
Энтони начал приобретать по две пары, одну для носки, а другую для коллекции.
Наподобие коллекционеров комиксов, те порой даже не вынимают их из полиэтилена.
