– Вот про этого мужика я вам рассказывал.
Те, в свою очередь, с деланым восхищением на уже захмелевших физиономиях, протянули для знакомства руки:
– Максим. Можно Макс…
– Федор…
Антон с едва скрываемой брезгливостью ответил на рукопожатия. Пожелтевшие от никотина пальцы и грязь под ногтями, как у любого нормального человека, не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Внешность дружков Ежа говорила о том, что если они еще не докатились до самого дна, то делают это с завидным упорством.
Антон перевел взгляд на друга:
– Серега, поговорить надо.
– Так кто мешает? Все свои. Садись да говори сколько хочешь, – неожиданно встрял в разговор парень, назвавший себя Максимом.
– Тебя не спрашивают, где садиться, а тем более кто свои, а кто чужие! – резко оборвал его Антон.
– Ты что, быковать сюда пришел? – обиженно надул губы второй пьянчужка.
– Еж, выкинь этих синяков отсюда, иначе… – Антон бросил на них оценивающий взгляд, -…я их покалечу.
Еж отвел взгляд в сторону.
– Мужики, давайте за другой стол, – и, вытянув из заднего кармана брюк пятидесятирублевую купюру, протянул им. – Я скоро к вам подсяду.
Две грязные руки потянулись за синей бумажкой. Глаза Макса и Феди заблестели.
Вскипев, Антон схватил их за липкие воротники и рванул в сторону выхода. Оба парня вылетели из-за стола и, пробежав несколько метров, плюхнулись на пол.
В зале воцарилась тишина. Все взоры были устремлены в сторону Филиппова. Видимо, Федор и Макс были здесь частыми гостями и имели в «своих» кругах определенный авторитет. На Антона с неприязнью уставились десятки пьяных глаз.
Не обращая ни на кого внимания, Антон обратился к безучастно сидевшему Ежову:
– Пойдем отсюда.
Давая понять, что сейчас выйдет, Сергей, кивнув, потянулся к стакану.
Антон опередил его, вылив водку на пол.
– Я с пьяными вопросов не решаю.
Тяжело вздохнув, Еж поднялся со своего места.
Они молча прошли несколько кварталов, затем, свернув во двор новостроек, устроились на скамейке.
– Говори, – с каким-то отрешенным видом пробормотал Ежов.
Антон вкратце пересказал события последних суток.
– И что требуется от меня? – Еж выжидающе уставился на Филиппова.
– Займи денег.
Тот хмыкнул:
– У меня осталось долларов восемьсот, тебе же, насколько я понимаю, нужно почти десять штук.
– Хочу поменять квартиру, – Антон тяжело вздохнул. – Двухкомнатную на однокомнатную, с доплатой…
– Еще трешка, – Еж загнул пальцы. – Где собираешься взять остальные шесть?
– У меня есть тольяттинский адрес Турова…
– Все, можешь не продолжать, – перебил его Ежов. – Толик тебе не поможет.
– Это почему? – Антон удивленно уставился на собеседника.
Сергей неопределенно пожал плечами и отвернулся.
– Что, уже успел потратить? – продолжал допытываться Филиппов.
– Он, как приехал, на иглу подсел. – Ежов на некоторое время замолчал. Затем, выдержав паузу, ошарашил: – СПИД у него…
Филиппова обдало жаром. Туров был в их группе снайпером. Невысокого роста парень, с открытым и добродушным лицом, часто был объектом беззлобных шуток. Еще его называли человеком, притягивающим неприятности. Если по одному и тому же месту, при переходе, например, через реку, по тонкому льду проходило десять человек, даже намного тяжелей, чем он, лед почему-то проваливался именно под ним. Неужели и здесь ему также не везет?
– Как это СПИД? Откуда ты знаешь?
– Мы, Антон, в отличие от тебя, обещания выполняем и на первое января встречаемся.
Филиппов сконфузился. По возвращении из последней командировки договаривались встречаться каждый год у Ежа…
– Я в рейсе был, – попытался он оправдаться, но Еж положил ему на плечо руку.
– Да ладно, больше половины не приехали. – Затем, откинувшись на спинку скамейки, зевнул. – Возвращением долга проблем не решишь.
– Это почему? – Антон удивленно посмотрел в глаза Сергея.
Тот, усмехнувшись, наклонился ближе:
– Тебя не за долг замочить хотят, и, по всей видимости, даже люди эти не из той конторы, куда ты вез груз.
Филиппов больше не сводил глаз с Ежова. До него самого наконец стало кое-что доходить.
– Убив тебя, им не с кого стрясти бабки, – между тем продолжал тот. – Они, наоборот, тебя сейчас как курицу, несущую золотые яйца, беречь будут. Правда, – он поднял палец вверх, – до поры до времени.
Глава 4
До отправки батальона ОМОНа в Чечню, вместе с которым должны были уйти компьютеры, начиненные деньгами, оставалось чуть больше двух недель.
Уединившись у себя в кабинете, Решетов вновь и вновь прокручивал в голове разговоры, встречи, события, в общем все, что так или иначе было связано с переброской груза из Москвы, но не находил никаких проколов, которые могли бы вызвать утечку информации. Подвергнутый тщательному техническому осмотру «Опель», с аварии которого все началось, оказался исправным, и версия подстроенной автокатастрофы отпала.
О том, что находится в контейнере, а именно – в десяти системных блоках «Pentium», знал он один. В Москве круг лиц, причастных к этому, ограничивался несколькими представителями чеченской диаспоры, которым его порекомендовал Подковыркин. Даже Саныч, практически всегда посвященный в его дела, на этот раз не имел ни малейшего представления о характере груза. Такая скрытность объяснялась не столько работой спецслужб, которые пытались перекрыть финансовые потоки, подпитывающие боевиков, сколько опасениями Решетова, что у кого-либо из допущенных к операции людей может проснуться чувство патриотизма.
Ему и самому было не особо приятно отправлять на войну, по сути дела врагу, деньги, которые в скором времени превратятся в оружие, боеприпасы, зарплату боевикам и иностранным наемникам, убивающим, калечащим россиян. Но страсть к наживе и благополучию была сильнее любых чувств. Это он понял еще в начале своего жизненного пути, когда бросил любимую девушку Наташу, жившую с матерью-инвалидом в комнате, расположенной в полуподвале старого, дореволюционной постройки дома, женившись на мужеподобного вида, почти уродливой Ангелине Петровне, дочери секретаря обкома партии. Патриотизм он оставит на потом… Что он будет иметь сейчас, если станет принципиальным? Деньги все равно попадут по назначению, ничего не изменится, а бешеные комиссионные лягут в карман более ушлому человеку.
За размышлениями он не заметил, как наступил поздний вечер. Окружавшие его предметы, медленно погрузившись в темноту, приобрели причудливые, размытые формы.
