Какой-то частью души я ненавидел Перл за это, а Захлера за
то, с какой легкостью он подстроился к ней.
— Ладно, — сказал я, в конце концов. — Давай
поговорим с ней. Что мы теряем?
Мы дождались, пока она прекратила работу и сложила все ведра
в одну большую башню. Мышцы у нее лоснились от пота, и осколки сломанной
палочки перекатывались под ветром, дующим снизу, из подземки.
Она посмотрела на нас и наших собак.
— Ты очень хороша, — сказал я.
Она выставила подбородок в сторону ведра, стоящего дном вниз
и наполовину заполненного мелкими деньгами, и продолжала укладываться.
— Вообще-то мы интересуемся, не хочешь ли ты поиграть с
нами.
Она покачала головой, быстро мигнув несколько раз.
— Этот угол мой. На год.
— Эй, мы не собираемся его у тебя отнимать, —
сказал Захлер, размахивая свободной рукой. — Мы говорим о том, чтобы ты
играла в нашей группе. Репетиции, запись и все такое. Станешь знаменитой.
Меня аж перекосило. «Станешь знаменитой» — самый
неубедительный аргумент в пользу чего угодно.
Она пожала плечами, легким таким движением.
— Сколько?
— Сколько… чего? — переспросил Захлер. Однако я
уже понял: речь шла о том, что давило на меня весь день.
— Денег, — ответил я. — Она хочет, чтобы ей
платили за игру с нами.
Он вытаращил глаза.
— Ты хочешь денег?
Она сделала шаг вперед, вытащила из кармана удостоверение
личности и помахала им перед лицом Захлера.
— Видишь это? Тут сказано, что я зарегистрирована и
могу на законном основании играть в подземке. Пришлось попотеть перед
комиссией, чтобы получить это. — Она убрала карточку и еле заметно
вздрогнула. — Вот только я не спускаюсь туда больше.
Она пнула ногой ведро с деньгами, издавшими резкий
металлический звук, похожий на кашель.
— Здесь семьдесят — восемьдесят баксов. С какой стати я
буду играть даром?
— Bay! Ну, прости.
Захлер потянул своих псов прочь, бросив на меня такой
взгляд, словно она жаждала нашей крови.
Я, однако, не двигался, глядя на ведро с деньгами, точнее,
на банкноты, трепещущие наверху. Их там было пять — и наверняка легко могла
набраться и сотня. Она имеет полное право запрашивать деньги. Весь мир вертится
вокруг денег, только недоумки не понимают этого.
— Ладно, — сказал я. — Семьдесят пять за
репетицию.
Захлер замер, снова выпучив глаза.
— А сколько за выступление?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Сто пятьдесят?
— Двести.
Я вздохнул. Слова «не знаю» только что стоили мне пятидесяти
баксов. Вот так всегда с деньгами: нужно знать или, по крайней мере, вести
себя, будто знаешь.
— Хорошо. Двести.
Я протянул руку, чтобы обменяться с ней рукопожатием, но она
просто вручила мне свою визитную карточку.
— Ты сбрендил, Мос? Перл с ума сойдет, когда узнает,
что должна платить барабанщице.
— Ей ничего не придется платить, Захлер. Я буду.
— Ага, ну да. И где, интересно, ты возьмешь семьдесят
пять баксов?
Я опустил взгляд на собак. Они с глупым видом таращились на
водоворот Таймс-сквер — ну, чисто туристы из Джерси. Я попытался представить
себе, как разыскиваю клиентов, хожу от двери к двери, типа Захлера, вешаю
объявления, разрабатываю расписание. Ни за что.
Мой план был гораздо лучше.
— Не беспокойся об этом. У меня есть идея.
— Да уж конечно, не сомневаюсь. А как насчет «Страт»?
Ты не накопишь денег на гитару, если два-три раза в неделю будешь отстегивать
по семьдесят пять баков.
— Подумаю об этом, когда объявится ее владелица. Если
объявится.
Захлер испустил вздох, не зная, как быть.
Я взглянул на карточку: «Алана Рей, барабанщица ». Никакого
адреса, просто номер сотового, но если она в состоянии заработать сотню баксов
в день наличными, сомневаюсь, чтобы у нее не было крыши над головой.
Это оказалось так просто — нанять ее, в миллион раз проще,
чем я воображал. Никаких разговоров о предпочтениях, о последующей славе или о
том, кто всем заправляет. Просто несколько чисел — я ей, она мне.
Деньги сделали все это таким легким.
— Мос, ты сводишь меня с ума. Ты, типа, самый
прижимистый парень на свете. У тебя нет собственного усилителя, и за шесть лет
ты лишь дважды сменил струны.
Это правда. Я всегда дожидался, пока они начнут ржаветь у
меня под пальцами.
— А теперь ты собираешься платить сотни
долларов? — продолжал Захлер. — Почему бы не поискать другую
барабанщицу? С настоящими барабанами, которой не придется платить.
— И которая так же хороша?
— Может, и нет. Но Перл говорила, что у нее есть
несколько на примете.
— Мы не должны, чуть что, бегать к ней. Мы сказали, что
сами решим эту проблему. Поэтому платить буду я… И не говори Перл о деньгах,
ладно?
Захлер застонал:
— Bay, теперь я въехал. Ты хочешь платить этой девушке,
чтобы она была обязана тебе. Хочешь, чтобы это была твоя барабанщица, не
Перл. — Он покачал головой. — Жутко тупая логика, Мос.
Предполагается, что мы станем группой.
— Перл уже платит за место для репетиций.
— Что для нее тьфу, пустяк! Ты хочешь состязаться в
расходах с девушкой, которая живет в многоэтажном доме! С лестницей!
Я перевел взгляд на свои разношенные ботинки.
— Это не состязание, Захлер. Просто бизнес.
— Бизнес? — Он рассмеялся. — Что ты понимаешь
в бизнесе?
Я посмотрел ему в лицо, ожидая встретить испепеляющий
взгляд, но он был просто сбит с толку. Я и сам не понимал себя, по крайней
мере, не полностью, но твердо знал, что должен взять какую-то часть группы под
контроль. Если позволить Перл решать все и платить за все, где-то по пути мы с
Захлером можем стать парой закадычных друзей, не более того.
— Просто не говори ей о деньгах, идет?
Он удивленно таращился на меня, псы в беспорядке вились
вокруг его ног. По-моему, он спрашивал себя, в своем ли я уме, не собираюсь ли
загубить все предприятие; я почувствовал, что нахожусь на грани того, чтобы
потерять его. Ну и пусть — если он и вправду думал, что я настолько безнадежен.
Может, лучше разбежаться сейчас, чем позже.
Но, в конце концов, он еле слышно сказал:
— Ладно. Как хочешь. Я не скажу Перл, что ты платишь. Я
даже сам готов внести долю из «собачьих» денег.
