Потом я услышал что-то, низкий, дрожащий звук, почти
неуловимый на фоне содрогания почвы под ногами при прохождении поездов. Типа
как во время репетиций Минерва заставляла пол под нами дрожать.
Я сгреб рассыпанные деньги, рассовал их по карманам, положил
«Страт» в футляр и взял маленький усилитель на батарейках. К этому моменту
запах стал слабее, унесенный прихотливыми ветрами подземки, и я на мгновение
замер в неуверенности. Вокруг раскинулась станция «Юнион-сквер» со своими
турникетами, автоматами по выдаче жетонов и лестницами вниз, к подземным
магистралям города.
Я наполовину прикрыл глаза и медленно пошел через станцию,
ловя слабый душок парфюмерии и мочи, острый металлический привкус дезинфекции и
запах ржавчины, отдающий кровью. В конце концов, еще один головокружительный порыв
ветра ударил с лестницы, ведущей вниз, к поезду.
Платформа внизу была пуста, если не считать снующих на
рельсах крыс. Дующий то туда, то обратно ветер от далеких поездов шевелил
брошенные клочки бумаги и заставлял тот запах вращаться вокруг меня — примерно
так, как мир вращается, когда переберешь пива. Я снял темные очки и заглянул в
глубину туннеля.
Ничего, кроме темноты.
Однако с южной стороны туннеля донесся еле слышный звук.
Когда я дошел до этого конца платформы, на меня обрушилась
новая волна запахов: дезодоранта от пота, недавно выкуренных сигарет, крема для
обуви, одежды после химчистки…
Кто-то прятался за последней металлической колонной на
платформе, осознавая мое присутствие и нервно дыша. Еще один запоздалый
странник, которому страшно здесь.
Однако из-за туннеля позади него взывал другой запах.
Я сделал еще шаг вперед, и мужчина увидел меня. На нем была
форма работника подземки, глаза широко распахнуты, рука с такой силой сжимала
электрический фонарик, что побелели костяшки пальцев. Интересно, он тоже слышал
зверя?
— Извините, — сказал я. — Я просто… — Я
мысленно прикинул вес своей гитары и усилителя. — Пытаюсь добраться домой.
Он не отрывал от меня остекленевшего взгляда, в котором
застыл ужас.
— Ты один из них.
Только тут я вспомнил, что снял очки; теперь он мог видеть в
моих глазах то, что скрывалось внутри.
— Простите, я не собирался…
Он вскинул руку и перекрестился; мой взгляд привлек висящий
у него на шее серебряный крестик. Человек выглядел так, словно хотел убежать,
но моя болезнь удерживала его на месте — то, как я двигался, сияние глаз.
Зуд пробежал по коже — типа того, что я чувствовал, когда
поднимался по лестнице в комнату Минервы. Я истекал слюной.
Мужчина обильно потел, и запах его страха был так же
непреодолим, как запах жарящегося бекона, просачивающийся под дверь спальни по
утрам.
— Держись от меня подальше, — умоляюще сказал он.
— Я стараюсь.
Положив на пол гитару и усилитель, я порылся в кармане,
нащупал пластиковый мешочек, вытащил зубок чеснока и принялся очищать от тонкой
кожицы, разрывая ее ногтями. Наконец обнажилась жемчужно-белая плоть, гладкая и
маслянистая на ощупь. Я сунул зубок в рот, даже не очистив до конца, и
надкусил.
Острый, горячий сок, похожий на соус «Табаско», потек в
горло. Я вдохнул его пары и почувствовал, как тварь внутри меня немного
ослабела.
Я облегченно выдохнул — конечно, с запахом чеснока.
Человек прищурился. Столбняк, удерживающий его на месте,
отступил. Он покачал головой при виде моей рваной футболки и грязных джинсов;
для него я снова стал просто семнадцатилетним парнишкой, усталым, нагруженным
музыкальным снаряжением. И совершенно не опасным.
— Не нужно мусорить. — Он кивнул на кожуру от
чеснока, которую я уронил. — Кому-то придется убирать за тобой, знаешь ли.
Потом он повернулся и быстро пошел прочь, унося с собой
страх.
Я втянул глубоко в легкие запах чеснока.
«Мы не должны есть хороших людей», — прозвучал в голове
голос Минервы.
Нет, определенно нужно предпринять новую попытку с чаем из
мандрагоры. Пусть у него вкус как у скошенной травы, все равно это лучше, чем
вкус…
Тьма в туннеле беспокойно смещалась, что-то огромное
перекатывалось там во сне, и я забыл о своем голоде.
Оно было здесь, создание, которое грохотало под нами, когда
мы играли.
Я подхватил «Страт» — а усилитель оставил — и спрыгнул на
рельсы. Запах уводил дальше во тьму, гравий хрустел под ногами, и этот звук
эхом отдавался от стен, словно барабанный бой Аланы Рей. Запах становился
непреодолимым — типа того кайфа, который я испытывал, уткнувшись носом в шею
Минервы, — и притягивал все ближе.
Земля начала кружиться, тьма под ногами внезапно стала
жидкой. Когда глаза привыкли к отсутствию света, я понял, что это целая орда
крыс, хлынувших, словно вода, во все стороны от моих теннисных туфель; их тут
были тысячи и тысячи.
Однако это зрелище не заставило меня содрогнуться — крысы
пахли знакомо и безопасно, типа теплого, спящего на груди Зомби.
Запах привел меня к зияющей неровной дыре в стене туннеля,
достаточно большой, чтобы туда можно было войти, и очень похожей на ту, где мы
с Минервой впервые поцеловались. Брешь уходила в угольно-черную тьму, ее стены
сверкали. Крысы кружили около моих ног.
Сейчас я ощущал запах опасности, но убегать не хотел. Кровь
пульсировала, все тело готовилось к схватке. Я прислушался и инстинктивно
понял, что пещера пуста, хотя что-то прошло через нее.
Я прикоснулся к разломанному граниту, и мои пальцы коснулись
чего-то вроде темного клея, густого, точно мед. Как и черная вода, он мгновение
сверкал на коже, а потом испарился.
Но его запах оставил в моем сознании сообщение: «Враг».
Прямо как всегда говорит Мин: «Своим пением я вызываю врага». Земля под ногами
задрожала, крысы начали пищать.
Я побежал по туннелю подземки, хрустя подошвами по гравию,
крысы за мной. Ярость волнами прокатывалась по коже. Тело призывало меня
сразиться с этой тварью.
И потом я услышал его, почувствовал его запах, увидел, что
оно приближается ко мне…
На фоне тьмы двигалась фигура, в целом бесформенная, если не
считать щупалец, хватающихся за опорные столбы туннеля в поисках поддержки. Оно
тащило себя ко мне — безногое, но зато с множеством рук.
Я остановился и нервно рыгнул чесноком; голова мгновенно
очистилась. До меня дошло, насколько оно велико — типа скользящего по рельсам
вагона подземки — и насколько я безоружен…
Но потом зверь внутри плотнее стиснул позвоночник, наполняя
меня яростью. Я вытащил из футляра «Страт», взялся за гриф обеими руками и
положил гитару на плечо, как топор. Стальные струны и золотые звукосниматели
вспыхнули во мраке, и внезапно прекрасный инструмент превратился просто в
оружие, в кусок дерева, которым можно крушить все подряд.
