Я бросил взгляд на Моса, но он смотрел на свои ноги и все
еще дрожал, как будто у него приступ. Позади ведер для краски глаза Аланы Рей
по-прежнему были закрыты, а Перл смотрела на свои клавиатуры, так быстро щелкая
переключателями, будто собиралась взлететь в космос. Никто не смотрел на меня,
типа, всем внезапно стало неловко быть в одной группе со мной.
«Это не моя вина! — хотелось мне закричать. — Я
никогда не хотел играть на басе!»
Единственной, кто, казалось, радовался выходу на сцену, была
Минерва. Она уже перегнулась через свою стойку с микрофоном и разговаривала с
компанией татуированных парней в передних рядах, вовсю кокетничая с ними и
отталкивая их жаждущие руки ногами в черных туфлях на высоких тонких каблуках.
Даже сквозь темные очки было видно, что глаза у нее пугающе огромны и мерцают,
высасывая энергию из толпы, хотя она еще не пропела ни одной ноты.
Перл дала мне низкое ми, я сделал глубокий вдох и стал
настраиваться. Мой бас грохотал при этом по всему залу, словно сирена, подающая
сигналы судам в туман. В ответ послышалось несколько выкриков, как будто я
прервал чью-то беседу, чем вызвал их раздражение.
У парней, заигрывающих с Минервой, были могучие мускулы и
татуировки на бритых головах. Вчера вечером я читал о какой-то крупной
заварушке в Европе, целая толпа футбольных фанатов как бы вмиг обезумела, и они
накинулись друг на друга. Сотни погибших, и никто не знает почему.
Что, если то же самое произойдет здесь, прямо сейчас? Что,
если вся эта толпа превратится в жаждущих крови маньяков? Я точно знал, кого
они убьют первым.
Осла басиста в рваной футболке, вот кого.
Когда все настроились, огни на сцене начали гаснуть.
Наступила полная тьма, словно я внезапно ослеп от волнения. Снова послышались
еще более нетерпеливые крики, кто-то завопил:
— Вы фуфло!
В ответ люди рассмеялись, поскольку мы даже еще не начали.
Мы были как мертвые.
Я сглотнул, ожидая начала…
— Захлер! — прошипела Перл.
Ох, правда! Поначалу же идет большой рифф, и начинать должен
я.
Мои потные пальцы нащупали струны, и я услышал, как
усилители отозвались на это резким скрипом. Я старался вспомнить, что играть.
И не мог.
Нет, это немыслимо…
Я играл этот рифф на протяжении шести лет, и, тем не менее,
он каким-то образом исчез из моей головы, из моих пальцев, из всего моего тела.
Я стоял в тишине, ожидая смерти.
25. «Massive Attack»
[59]MOC
Захлер окаменел.
Превосходно.
Голова горела, пот сбегал на глаза, сердце колотилось,
словно билось о стенки клетки. Но это было не волнение из-за выхода на сцену;
это зверь во мне ярился все больше и больше. Я весь день был в тревоге, слишком
нервничал, чтобы есть, и теперь голод безраздельно завладел мною.
Чеснок и чай на мандрагоре не утихомирили его; мне
требовались плоть и кровь.
Я услышал, как Перл прошипела:
— Захлер, играй!
Нетерпение и неспокойный шум в толпе нарастали, но, по
крайней мере, эта отсрочка дала мне еще несколько мгновений темноты. В
последнее время с моим зрением происходило что-то дикое: я не мог смотреть на
Мин, как будто ее лицо состояло из таких острых углов, которые резали глаза.
Даже от запаха ее одежды и духов у меня кружилась голова, как если бы
совместная жизнь с Мин привела в некотором роде к передозировке ее.
Однако во тьме я оставался один и почти мог контролировать
себя.
Захлер все еще не начал большой рифф; значит, это должен
сделать я. Я мог сыграть его прежнюю гитарную часть, дожидаясь, пока он
вступит. Но как только музыка зазвучит, вспыхнут огни, такие яркие, такие
резкие…
И тогда голод снова возьмет надо мной верх.
Я мог прямо сейчас спрыгнуть со сцены, выскользнуть из
клуба, забежать в какой-нибудь круглосуточно работающий магазин и съесть
большущий ломоть сырого мяса. Вероятно, это лучше, чем откусить кусок от
кого-нибудь из зрителей, на глазах у тысячи свидетелей.
Но, даже ощущая внутри изголодавшегося зверя, я знал, что
должен остаться. Не мог допустить, чтобы всю оставшуюся жизнь Захлер сгорал от
стыда из-за того, что напортачил сегодня вечером.
Я сделал глубокий вдох, и в тот момент, когда пальцы пришли
в движение… Захлер в конце концов начал играть.
Шесть лет упражнений взяли свое: большой рифф захватил меня,
обвился вокруг позвоночника и пальцев; нервная система среагировала
автоматически, как дыхание. Тут же включилась Перл, потом Алана Рей. Эхо ее
ведер для краски каким-то образом увеличивало пространство вокруг до немыслимых
размеров.
Вспыхнули лампы, и в толпе внезапно раздались приветственные
крики.
«Неплохой ход, Захлер, — подумал я. — Заставить их
ждать».
Минерва тоже заставила их еще немного подождать. Большой рифф
звучал целую минуту, прежде чем она поднесла микрофон к губам. Однако на нее
никакой ступор не нашел — ее тело двигалось в такт ритму, притягивая взгляды
зрителей, поглощая их энергию.
Она играла с ними, то поднося микрофон еще ближе, то
отодвигая его и насмешливо улыбаясь из-под темных очков. Большой рифф способен
оказывать гипнотическое воздействие, это мне доподлинно известно — иногда мы с
Захлером играли его часами без остановки. Позволив ему хлынуть через свое тело,
Минерва стала испускать колдовские чары, завораживая, словно покачивающаяся
кобра. Потом она сняла очки, отважно игнорируя огни и глядя на зрителей, чтобы
дополнительно околдовать их взглядом. Я видел, как лица начинают пылать
отраженным от нее светом, словно каким-то чудом она смогла заглянуть в глаза
каждому.
В тот момент, когда она запела, я начал чувствовать себя
по-настоящему странно.
Слова, которые Минерва царапала в своем подвале, изливались
из нее, такие же, как в первый раз, когда она репетировала с нами, —
непостижимые, древние, варварские. Они выуживали из моей памяти дикие образы —
черепа и многоножки, вырезанные на железном засове ее спальни.
Земля начала содрогаться.
Может, все дело было просто в моем желудке, в грызущем
голоде, перешедшем во что-то более резкое. Ощущение было такое, будто все
гамбургеры с мясом, которые я съел на протяжении нескольких последних недель, в
конце концов, оказались усвоены и мои железные кишки стали жертвой пищевого
отравления.
От вида Минервы без очков голова у меня пошла кругом, огни
отражались от ее лица, словно оно было из хрусталя. Я почувствовал, как чеснок
покидает тело с горячим потом, как будто гигантские руки стиснули меня,
выдавливая все остатки защиты против моего зверя.
