О том нелегком времени, когда стая перебиралась сюда из соседнего района, старейшина рассказывал страшное. Он сам был тогда всего лишь неразумным щенком и знал о тех событиях в основном со слов своей матери. Его отец, как и остальные волки, прикрывал стаю с тыла и флангов, а волчицы переносили щенков в новое убежище. С тех пор этот день почитался в стае как День скорби и памяти.
Старейшина любил повторять, что причиной всех этих нелегких перемен послужила глупость одного-единственного щенка, который повадился выходить на поверхность без должной осмотрительности.
Почему-то Курту на ум лезли именно эти слова. Волк помотал головой, отгоняя сомнения. Похоже, никто не собирался рискнуть своей шкурой и попробовать преградить ему дорогу. Старейшина сильно сдал в последнее время, потому как в противном случае наверняка заметил бы, что Курт Страйкер не в себе от горя. С другой стороны, Курту как-то не верилось, чтобы доктор так долго хранил молчание и никому не проговорился о его состоянии.
Стая, безусловно, сочувствовала молодым волкам — сестре и ее брату, убитому горем, но, как видно, никому и в голову не могло прийти, на что способен Курт, разочаровавшийся в своих сородичах.
Собственно, у него не оставалось иного выхода. Если кто и предлагал помощь, так разве что в виде украденных медикаментов и справочников. Специальное оборудование, о котором талдычил доктор, было чересчур громоздким, чтобы можно было попытаться притащить его сюда. Оно превосходно охранялось, потому как стоило чрезвычайно дорого. Более того, доктор очень сомневался, что смог бы использовать все эти приборы, попади таковые ему прямо в лапы. Это означало, что вместе с оборудованием следовало похитить одного-двух безволосых.
Один-единственный волк не мог такое совершить, пусть даже он молод, силен и крайне упрям. Курт нуждался в помощниках, а старейшина ни за что не позволил бы привести безволосых в убежище. Но, даже если допустить, что чудо свершится, безволосых пришлось бы убить, а это уже противоречило Первой Заповеди…
Куда ни повернись — везде препоны.
Не было ничего удивительного, что Курт решился на крайние меры. Боги и Судьба не оставили ему иного выбора. Если уж ему и придется лишить жизни кого-то из безволосых ради спасения юной волчицы, то пусть он совершит это осмысленно и целенаправленно.
Впервые в жизни Курт Страйкер нуждался в деньгах. Прежде они с Джейн воровали или отбирали все, в чем нуждалась, прямо на улицах, у случайных безволосых (если, разумеется, этого не могла предоставить стая). Но не на этот раз. Волк катастрофически нуждался в тех бумажках, или, на худой конец, электронных чипах, которые так ценили безволосые. Он даже повидался с хозяином нелегальной клиники, и тот сообщил, что почти наверняка вылечит Джейн. Но для этого нужны были деньги, причем немалые — гораздо больше, чем носили с собой обитатели уличного дна. Однажды Курт всю ночь пролежал без сна, подсчитывая, сколько людей нужно ограбить, чтобы заполучить искомую сумму. Вышло примерно полторы сотни.
Волк миновал зал и вышел в коридор, по обе стороны которого тянулись закрытые двери. Из щелей тянуло старыми, привычными запахами — вяленое мясо, соленые овощи, замороженные полуфабрикаты… Семьдесят процентов этих продуктов считались неприкосновенным запасом: старые волки не уставали повторять, что безволосые могут однажды заинтересоваться стаей, и тогда волкам придется лечь на дно. В последний раз, когда это случилось, никто из стаи не покидал убежища долгих три месяца, пока старейшина не решил, что угроза миновала.
Теперь Курт думал о тех событиях, не чувствуя в душе никакого почтения. Он был почти уверен, что, если даже его затея удастся, старейшина и все остальные о ней непременно узнают. Последний раз Заветы были нарушены много лет назад, задолго до рождения Курта. Однако он не питал никаких иллюзий насчет участи, ожидающей нарушителя, — старейшина не раз заявлял, что без колебаний свершит волю предков.
Но это беспокоило молодого волка меньше всего. Джейн выздоровеет, и это главное, остальное не важно, если хотят, пусть изгоняют из стаи. Так думал Курт.
Вскоре кладовые, источавшие привлекательные ароматы, остались за спиной. Волк распахнул тяжелую дверь и вышел к лестнице. Узкие металлические ступени уводили наверх, в мир безволосых. К небу, ярким огням и пахучему воздуху.
Невольно затаив дыхание, Курт начал подниматься по ступеням. Некоторые из них скрывали в себе секреты, напичканные взрывчаткой и стальными гвоздями, — лестница считалась первым рубежом обороны. Курт еще щенком мог с легкостью обходить все ловушки, даже с закрытыми глазами. Большинство были весьма примитивны, но, за исключением безволосых, у стаи не было природных врагов. А те становились такими беспомощными, когда у них отбирали их хитроумные электронные игрушки.
На верхней площадке лестницы находился пост стражи. Все волки, которые достигли совершеннолетнего возраста, но еще не допускались до участия в Совете, попеременно дежурили на этом самом месте. Курту также неоднократно приходилось нести это почетное бремя, и он с раздражением вспоминал часы ожидания, заполненные бездействием и далекими шорохами.
Сегодня дежурил Мамот. Он достиг совершеннолетия прошлой зимой, но был младше Курта на целых два года. Кроме того, Мамот уступал ростом на семь сантиметров, не говоря уже о массе и физической силе. Курт не сомневался, что без труда преодолеет это препятствие.
Завидев Курта, Мамот тут же расслабился, но все же спросил:
— Стой, кто идет?
— Это я, Страйкер, — ответил Курт. — Мне нужно ненадолго уйти.
Мамот смерил его подозрительным взглядом. Молодой волк, занимая пост у лестницы, получал нож, копье с титановым наконечником и девятизарядный пистолет. Последний лежал в потертой кожаной кобуре, что висела у часового на поясе. Пистолет являлся священным достоянием стаи и, согласно преданию, когда-то принадлежал самому Корригу, прародителю расы волков. Извлекать оружие из кобуры без должной причины строго возбранялось, а потому мало кто из волков мог похвастаться тем, что видел его в деле.
Мамот, во всяком случае, не мог и помыслить об этом.
— Ты выходил только вчера. Что происходит, Курт?
Волк подавил всплеск раздражения. В конце концов, этот парнишка стоял на посту, один против целого мира.
— Мне нужно еще, — ответил Курт. — Имеешь что-нибудь против?
Мамот медленно покачал головой.
— Я — нет. А вот старейшина — почти наверняка. Безволосые что-то сильно оживились в последнее время, и мне велели быть настороже. То, что ты бегаешь на поверхность чаще, чем справляешь нужду, явно выходит за пределы разумного.
Тут Курт не выдержал. Ощерившись, он злобно зарычал.
За порогом его ожидало дело, за которое любого волка без колебаний изгонят из стаи, а какой-то щенок решил умничать и читать нотации, хотя исход разговора заранее предрешен! Небось это его второе или третье дежурство, не больше.
— Вот что, Мамот, — прошипел Курт. — Если ты сейчас же не откроешь ворота, я прошибу их твоей головой. Усек?
