— Управление взяло под арест свидетеля, — крикнул кто-то. — Это случилось буквально два часа назад. К нему не пускают ни адвоката, ни родственников, мотивируя это тем, что ему якобы нездоровится. Как вы можете прояснить эту ситуацию?
Полицейский едва заметно поморщился — не исключено, от слишком ярких прожекторов.
— Упомянутый господин утратил статус свидетеля — возможно, на время — и приобрел статус подозреваемого. На настоящий момент ему инкриминируется преступление по статье 275, пункт “В” Уголовного кодекса, — оставление человека в ситуации, заведомо опасной для жизни… — Оратор повел плечами. — Мне не сообщали подробностей, однако не стоит сомневаться, что все это — простая формальность.
— А что с тем волком, убийцей охранников?
Оратор нахмурился, затем профессиональным усилием постарался расслабиться. Похожим манером утюг разглаживает складки на ткани. Надежно, но не слишком осторожно.
— Совершенно очевидно, что он также находился в логове метаморфов на момент проведения штурма. Поскольку никому из волков не удалось скрыться с подконтрольной территории, искомый преступник также остался на ней. Будет не так просто определить, кто из этих существ совершил те злодеяния. Но я не сомневаюсь, что нашим специалистам это под силу. — Полицейский натянуто улыбнулся, после чего поднял обе руки. — А теперь прошу прощения, пресс-конференция и так затянулась. Те, кто не получил ответы на свои вопросы, могут представить их мне в электронном виде. Всего хорошего, спасибо за внимание…
Человек в мундире без знаков отличия сошел с трибуны. Вместо аплодисментов его сопровождал возмущенный гул пары десятков голосов. Кто-то, не дождавшийся ответа, сильно сомневался, что получит их когда-нибудь — в электронном виде или в каком-либо еще.
Несколько секунд спустя гул стих, трибуна и растяжка скрылись за снегом помех. Вскоре там наверняка появится что-нибудь еще, а пока волк перевел взгляд на Тарана.
Безволосый стоял не шевелясь и тоже глядел на мохнатого узника. По его лицу, как обычно, можно было понять только одно — безволосый в сознании. Курт без, труда нащупал взгляд “обсидианов”, — острый, холодный и пронзительный, точь-в-точь черное лезвие.
Прочитать что-либо в этом взгляде было невозможно. Однако не приходилось сомневаться, что Хэнк пытался определить состояние узника. Это заставило Курта и самому об этом задуматься. Не так уж и важно, почему Таран продемонстрировал запись, важно, какую реакцию он ожидал увидеть.
К своему удивлению, Курт не почувствовал ничего особенного. Конечно, ему было неприятно, горько и больно слышать, как о его собратьях по стае говорят с такой непринужденностью, точно речь идет о скоте, предназначенном на убой. Но это походило скорее на то, что чувствуешь, когда с раны срывают повязку, нежели на сам процесс нанесения раны. Курт же успел это пережить — и боль раскаленным клинком засела глубоко в его сердце.
Поэтому волк не чувствовал гнева, а только боль и печаль.
Своих врагов он знал в лицо.
Размышления заняли не более нескольких секунд. Затем снег помех вновь раздвинулся в стороны. Голопроектор выплюнул в воздух поток света, красок и образов. Над каменным полом камеры образовалось светлое, слегка размытое по краям окно в иной мир. (Порой Курту казалось, будто вне его камеры ничего и нет вовсе) За окном обнаружились люди, небо над куполом, какое-то строение с массивными колоннами вдоль фасада. В том здании волк без труда распознал ратушу мегаполиса, в которой происходили еженедельные сессии Городского совета. Сам волк ни разу не видел строение “вживую”, но частенько наблюдал по головидению.
Именно там, на ступенях у фасада, а не в обитом бархатом зале, произносились самые радикальные речи, носившие несколько отвлеченный, но вместе с тем и оппозиционный характер, потому как внутри ратуши можно было говорить лишь о чем-то сугубо конструктивном (причем надо было иметь в виду, что за сказанное рано или поздно придется платить). Снаружи же все неудовлетворенные ораторы могли вволю потешить самолюбие, а заодно дать возможность прокормиться работникам масс-медиа.
Поэтому Курт ничуть не удивился, обнаружив и сейчас с десяток микрофонов. Собственно, в них не было особой нужды — голографические камеры оснащались встроенными сенсорами такой чувствительности, что могли уловить голос оратора, стой тот хоть на другой стороне улицы. Но суть была не в том. Каждый из микрофонов, приставленный к физиономии говорящего, красовался логотипом какой-либо компании. Тем самым подчеркивалось, что “контора” везде успевает и неизменно оказывается в гуще событий. Зрители же получали информационный хлеб из первых рук. Ну а чем его приправляли — это уже третий вопрос.
Говорящего Курт не знал. Это был высокий, статный мужчина с широким лицом. Его иссиня-черные волосы серебрились на висках. Мужчина был одет в солидный темно-синий костюм, говорил же внятно и уверенно:
“…то, что случилось, не должно повториться. Мы лишний раз убедились, насколько несовершенно пока наше общество. Погибли невинные люди, что бы ни говорили мои оппоненты… — Микрофоны, дрогнув, приблизились почти вплотную к лицу оратора. — Именно люди, потому что метаморфы являются такими же представителями homo sapiens, как и все остальные. Никто не смеет утверждать, будто им не присущи все права, изложенные в Декларации и обоих Пактах. Все остальное — демагогия и дискриминация (не суть важно, по какому признаку — цвету кожи, вероисповеданию или чему-то еще, что лишь предстоит отразить в международно-правовых актах). Никто не повинен в том, что волки существуют. И прежде всего — они сами. Мы стали свидетелями геноцида, который длится долгие годы. Сегодня имел место один из наиболее драматичных его эпизодов. Так не может продолжаться дальше. — Господин нахмурился и поглядел прямо в камеру. — Я, как председатель Комитета по гражданско-социальным вопросам, намерен поставить перед Советом готовый проект. Депутаты должны рассмотреть и утвердить резолюцию, которая впоследствии отправится в парламент. Наше правительство же просто обязано инициировать процедуру выхода из Конвенции, с дозволения которой происходят все эти зверства. Как мы видим, данный акт полностью противоречит основным принципам международного права, как и утверждали ведущие теоретики. Наша вина состоит в том, что мы не услышали их голосов… Поэтому, руководствуясь…” Звук и картинка исчезли.
Чем именно руководствовался убеленный сединами господин, волку узнать не довелось. Вначале голографическое окно скрылось за ставнями помех, после чего черно-белое облачко всосалось в проектор. Запись подошла к концу слишком быстро. Таран, похоже, продемонстрировал пленнику все, что хотел — ни больше и ни меньше.
Курт поглядел на безволосого.
Тот ухмылялся. Глаза, однако, были ничуть не теплее, нежели пару минут назад.
— У меня для тебя две новости, — сказал Таран. Губы двигались, выплевывая слова в гулкую пустоту камеры, одно за другим. — Даже не знаю, которая лучше. Во-первых, как ты уже понял, тебя официально признали мертвецом. — Хэнк без особого веселья рассмеялся. — Но этого было бы мало. Этому хитрому малому, — квадратный подбородок кивнул на голопроектор, — все-таки удалась его затея. Это уже во-вторых. Он протащил проект через Городской совет, и неделю спустя резолюцию одобрил парламент. Держава официально приостановила членство в Надзорном совете Конвенции, согласно которой твой народ подлежал истреблению. — Таран мгновение помедлил и закончил: — Поздравляю. Тебя амнистировали.
