– И до чего же?
– Вы погибнете!
Со мной были «Спрингфилд», «кольт» и безымянный нож, я ощущал себя если не готовым отразить любую опасность, то уж всяко способным постоять за себя.
– Вы погибнете! – заламывая руки, повторил профессор.
Но я слышал звон крохотных колокольчиков, из тех, что продают в скобяных лавках. И звон этот манил меня. Я шел и шел мимо золота. Мимо зеркал, отполированных так, что отражения в них почти не имели дефектов. Мимо ряда мертвецов, восседавших в преддверии трона. Но трона как такового не было, зато имелся саркофаг.
Исполненный из лучшего гранита, он сросся с помещением, камень от камня, словно плоть от плоти. Крышка его, которую у меня вряд ли бы получилось сдвинуть хоть бы на дюйм, была снята. Я задержался, разглядывая ее, а вернее, лицо, на ней изображенное.
Тонкие черты. Глаза, подведенные по египетскому обычаю, но отнюдь не принадлежавшие человеку из этого народа смертепоклонников. Острый подбородок и нелепая трубка-борода, к нему прикрепленная. Узкие губы. Улыбка.
Это не могла быть она!
– Почему? – Ольга стояла за моей спиной. Она держала факел, огромную дубину с венцом пламени. Огонь стирал белые границы ее рубахи и выставлял ее обнаженной. Но в наготе этой не было ничего непристойного.
– Потому!
– Нет! Бегите или умгете! Вы умгете!
Профессор установил факел у изголовья и отступил в тень, под покров огромных каменных крыльев. Если бы спросили меня, я бы сказал, что птица меньше всего походила на голубя. Феникс? Орел? Безымянное чудовище сорока футов в размахе?
В лапах оно держало синий камень размером с мой кулак, и камень этот источал чудесное сияние.
– Ты по-прежнему не веришь? – спросила Ольга. – Возьми глаз бога. И посмотри сквозь него. Тогда ты увидишь правду.
Я снова перестал владеть собственным телом. Я двигался по ее указке, старческим шаркающим шагом приближаясь к камню.
– Не надо… не надо… – бормотал профессор.
Он сел на пол и спрятался за крышкой саркофага, вцепившись в нее обеими руками.
Я поднял руки и вытащил камень, который сидел в когтях чудовища неплотно. Зажмурившись, я ждал грохота, треска, шипения песка, засыпающего оскверненную гробницу, но слышал лишь звон колокольчиков.
Камень в моих руках оставался холодным.
– Ну же, – подзадорила Ольга. – Давай! Тебе ведь интересно? Тебе интересно!
А не ударит ли она в спину, пока я буду пялиться в синюю стекляшку, которая не больше, чем часть обмана. Не существует драгоценных камней подобного размера.
Но отступать я не умел.
Под руку попалось нечто, напоминавшее двузубые вилы на массивном древке. И зубья были изогнуты таким образом, что верхние части смыкались, а середина раздувалась, образуя некое подобие оправы. Стоит ли говорить, что камень сел в оправу точно и прочно.
Для древка же обнаружилось отверстие рядом с факелом.
Все-таки я не решился повернуться к Ольге спиной и велел:
– Отойди.
– Гонишь? Уже? Что ж, я смиряюсь. Но ты смотри! Хорошенько смотри!
Я наклонил лицо к синему стеклу. Его сияние ослепило, но лишь на миг. Потом в синеве, яркой, словно украденной у неба, проступили очертания.
Конечно же, мне было известно об обычае египтян прятать правителей в несколько саркофагов, которые вставлялись один в другой. И тело лежало в надежных этих оболочках тысячелетиями. Однако в этом каменном гробу не было ничего, кроме мумии. И была она обыкновенна – невзрачна, грязна. Этакий огромный не то свиток папируса, не то кокон, изрядно запылившийся и поутративший всякую величественность, если, конечно, он обладал ею.
Я слышал о той чудесной находке Картера и Карнарвона, о которой сейчас только и говорят. По-моему, она не столько выведет египтологию на новый уровень, сколько породит еще одну волну безумцев, жаждущих открытий и всемирной славы.
Как знать, вдруг кому-нибудь удастся повторить и путь Ольги?
Тогда он предстанет перед глазом бога…
Я смотрел в синеву, пока глаза мои не начали слезиться, пока свет, излучаемым камнем, не достиг моего мозга и не выжег на нем клеймо, одно из тех, сложенных из тысячи завитушек клейм, которыми отмечены все вещи в этом месте.
И лишь тогда мумия встала.
Не было в ее движениях ничего судорожного, неестественного. Она села, положив руки на края своего чудовищного гроба, и повернулась ко мне. Ее лицо проступало сквозь слои бинтов, но пока оставалось незнакомым.
– Ты лжешь, – сказала она мне.
– Нет, – ответил я, прежде чем удивился тому, что разговариваю с мумией.
– Мертвецы мертвы. С ними нельзя разговаривать. Оглянись, мальчик. Не бойся. Здесь никто не тронет тебя. Что ты видишь?
Ничего.
– Ты хочешь остаться слепым? Ты и вправду хочешь остаться слепым?
Костлявая рука этого ужасного существа дотянулась до меня и вцепилась в глаза, как будто желала вырвать их.
– Отпусти!
– Нет, – ответила мне мумия знакомым голосом. – Уже поздно.
Я пытался вырваться, я бился, отталкивал от себя саркофаг, камень, само место. И оно, поддаваясь моим усилиям, изменялось. Я видел в нем тысячу других строений. Заполненный светом зал со старцем, в чьих руках бьется огненное сердце Ашшурбанипала. Чудовищный храм луны и его жреца. Гранитные башни замка, в котором обитал сам Дьявол. Пустой дом с потайной комнатой, где пряталось существо, потерявшее разум, и несчастные его жертвы. Тварь на крыше. И голубей из ада.
Хлопанье крыльев оглушило меня.
– Не понимаю! – воскликнул я, голосом стремясь нарушить заклятие. – Что это?
– То, чего не существует, – было мне ответом. – Тебя тоже не существует.
– Ложь!
– Ничуть. Подумай сам, – видения отступили, но теперь я видел ее лик – лик Эстер Гордон, матери Роберта. – Маленький мальчик, который живет совершенно один. Который свободен так, как не бывают свободны дети. Который имеет родителей, но меж тем эти родители не докучают ему заботой.
– Это ничего не значит!
Она отпустила мои глаза, но я ослеп, не видя ничего, кроме нее.
– Ты помнишь лицо своей матери? А имя своего отца? Нет. Знаешь почему? Потому что их тоже никогда не существовало. Их выдумали, милый…
– Неправда!
Я ведь помнил… Что? Присутствие? Еду, которая всегда была, но появлялась словно бы из ниоткуда. Огонь, который иногда приходилось разводить самому, но чаще всего он уже горел к моему приходу. Одежду. Книги.
И смутные тени где-то на самом краю дома.
– Выдумали. Многие дети сочиняют истории о друзьях, которых не существует. Но ты… твое время истекло. Тебе пора уйти.
