– Надо сходить за… этой, – Полина курила медленно, наслаждаясь каждой затяжкой. И ароматный дым сигареты отчасти перебивал вонь костра. – Еще ногу подвернет… или поцарапается.
Или потеряется. Встретит кого-нибудь. Просто придумает себе приключение, и собственная фантазия спровоцирует истерику. Андрюшке порой хотелось залепить женушке пощечину. Хорошую отрезвляющую пощечину, которая разрушила бы нервный ее мирок.
Нельзя. Герман костьми ляжет, но сохранит для дочери потемкинскую деревню ее жизни. Противно. И с каждым днем все противнее. Потому и курит Полина, ветеран затянувшейся пьесы. Потому и бродит неприкаянная Лера вокруг костра, потому сам Андрюшка переминается с ноги на ногу, не спешит бежать вслед за женушкой.
Куда она денется?
– А я ему говорила, что не следует давить, – Полина уронила окурок и наступила, растерла с наслаждением, как будто представляла на месте окурка кого-то другого. Кого? – Но разве он слушал? Разве он вообще способен слушать?
– Он хотел как лучше, – попыталась оправдать хозяина Лера.
– Для кого лучше? Ей и так неплохо. А выставка… слава… это ему надо, а не Верке. Ладно, пошли.
Она двинулась по следу, опытная гончая, точно знающая, что жертве от нее не уйти.
– Почему она такая злая? – Лера спрашивала шепотом, но Полина все равно услышала:
– Потому что задолбал этот спектакль. Господи, разве он закончится когда-нибудь?
До финальной сцены оставалось три месяца.
Глава 7
Удар судьбы
Мадам Алоиза позвонила в дверь в десять часов десять минут. Ровно на десять минут позже назначенного времени. Вообще-то она пришла вовремя и даже раньше, но, завидев серую башню дома, мадам Алоиза остановилась. Это место выглядело зловещим, а дело – тухлым. И сама мадам Алоиза в жизни не взялась бы за него. Но ведь взялась же. Аванс получила.
Отрабатывать надо, и, подняв воротник норковой шубы, мадам Алоиза шагнула под козырек подъезда. В конце концов, она не настолько глупа, чтобы поддаваться панике.
Мадам Алоизу ждали. Дверь открыла бледная девушка неопределенного возраста. Глубокие тени под глазами делали ее старше, а стянутые в пук волосы и широченные клетчатые брюки, напротив, привносили в облик подростковые черты.
– Меня ждут. – Мадам Алоиза с неудовольствием отметила сиплоту в голосе. Неужели простуда?
Девушка кивнула и помогла выпутаться из мехов.
– Там, – указала она в коридор. – Ждут. В зале. Я провожу.
Норке нашлось место в гардеробной.
– Как вас звать, милое дитя?
– Лера, – буркнула девица и скукожилась.
Взгляд у нее был растерянный и злой. Странное место. Может, все-таки уйти следовало бы?
– Это имя тела… а вот душа ваша…
Пятерня коснулась холодного покрытого испариной лба.
– Душа ваша носит имя…
– Вас ждут, – девица ударила по руке и вывернулась. – Идемте. Герман Васильевич не любит ждать.
О да, этот мужчина производил впечатление человека, не склонного сдерживать душевные порывы. И сколь часто его недовольство выплескивалось на эту светлую голову?
Алоизе не хватало информации. Заказчик был скуп. Сказал, что если она – профессионал, то справится. И возместил неудобства деньгами. Аванса хватило, чтобы рассчитаться за шубу, а если сегодня все пройдет нормально – конечно же, нормально, иначе и быть не может! – мадам Алоиза позволит себе отдохнуть.
Турция? Египет? Греция? Или яркий Таиланд?
– Скажите, – Лера обернулась и уставилась круглыми кукольными глазенками, – а вы и вправду видите… ну видите…
– Будущее? – Нынешняя улыбка мадам Алоизы была мягка. – Нет, дитя. Будущее нельзя увидеть. Оно состоит из тысячи решений и ста тысяч случайностей. А те, кто утверждает, будто бы способен предсказать, – лжецы.
– А прошлое?
– Прошлое я вижу.
Кажется, этот ответ пришелся весьма не по вкусу Лере.
– Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… – бормотание Ильи действовало на нервы. И Саломея кусала губы, не позволяя себе оборвать эту заевшую считалочку.
Он ведь нарочно. Мстит? Дразнит? Или, доводя до кипения, передвигает Саломею-пешку из клетки в клетку, выравнивая ее с иными фигурами, которых полна комната.
Сумасшествие.
Сожженные картины, о которых никто не желает разговаривать. Мрачный Гречков, чья гримаса выражает и недоверие, и в то же время надежду. На что он надеется? На кого?
Его супруга спокойна, ледяная принцесса, занявшая чужой трон. Но подергивание века выдает, что сидеть на этом троне неудобно.
Лера, примерившая роль служанки. И это не примерка – Лера подняла однажды оброненную маску.
Андрюша. Шут.
Шуты – сложные фигуры. Они мешают правду с ложью, делая одно неотделимым от другого.
Кирилл Васильевич и его дурно пахнущая жена. Два неразлучника на одной ветке. Держатся друг друга? Или держат друг друга?
– …а ты кто такой…
Саломея все-таки оборачивается. На губах Далматова шальная улыбка, он сейчас похож на безумца или скорее – блаженного, которого озарением придавило.
– Илья, прекрати, пожалуйста, – прошипела Саломея.
– Любишь цирковые номера? – наклонившись к самому уху, спросил он. – Клоуны уже на сцене.
Женщина, появившаяся в комнате, была инфернальна. Высокого роста, цыганской смуглоты, она куталась в скользкие шелка и яркий атлас. В ушах ее пылали рубины, а на руках звенели десятки браслетов.
– Я чувствую… – женщина воздела дрожащую руку. – Я чувствую…
Ее веки сомкнулись, а когда открылись вновь, то оказалось, что глаз у женщины больше нет.
– Как тебе фокус? – Илья подвинулся поближе и оперся локтем на Саломеино плечо. – Старенький, но эффективный. Главное, научиться управлять глазными мышцами.
Ропот стих. А гадалка, упершись собранными в щепоть пальцами в напудренный лоб, застонала.
– Здесь было совершено преступление… преступление… вода течет. Течет вода.
Она вдруг дернулась, изогнувшись всем телом налево, сделавшись похожей на искореженное ветрами дерево. И руки-ветви потянулись к людям.
– Вода течет, вода несет… вода знает правду…
– Прекратите! – взвизгнул Андрюшка, пятясь. – Я тоже так умею! О! Вода течет! Ветер дует! Земля лежит! Я чую, чую…
– И-извините, – гадалка выпрямлялась медленно, как если бы тело ее еще не принадлежало ей. И длинные руки обвисли, а голова упала на грудь. – Здесь… здесь очень темная аура. Мне надо присесть… надо отдохнуть.
