– Я уже сошла с ума. И ты тоже, дорогой, если… если приволок сюда это, – Полина указала на мальчишку в грязном свитере.
– Вынужден согласиться, – мягко заметил Андрюшка. – Это крайне неосмотрительный поступок, Герман Васильевич.
Андрюшка вернулся поздно. Позже Ильи. И громко хлопнул дверью, слишком уж громко. Желал, чтобы время его прихода заметили?
Его желание исполнилось. Илья заметил.
Он и сейчас замечал, складывая минусы и плюсы.
Минус Саломея. Ушла, не сказав ни слова. Это злит.
Минус Лера. Ее пока не хватились и хватятся не скоро.
Минус Кирилл Васильевич. Мила нервничает. Она то и дело поглядывает на часы и к двери оборачивается каждую минуту.
Плюс мальчишка, подобранный Гречковым.
Случайный элемент? Новая карта в колоде, рассыпанной мадам Алоизой?
– Кирочка пропал, – вздыхает Милослава. – Он сказал, что вернется к восьми, а уже половина девятого.
– Зачем ты притащил сюда его? – Полина неловко выбирается из кресла. – Он тебя обманет. Он хочет тебя обмануть. Все хотят.
– Кирочка всегда приходит вовремя, – Милослава не делает попытки вмешаться, она занята собственными мыслями. И в задумчивости касается мочки уха. Циркониевая серьга раскачивается.
– Ты его просто задолбала, вот он и решил погулять. Раз-два-три-четыре-пять…
Герман Васильевич стоит в центре комнаты. Человек-памятник с медно-красным лицом. Он дышит ртом, а выдыхает через нос, и дыхание получается громким, хлюпающим.
– А вы, Герман Васильевич, и вправду неосторожны. Первого встречного – и в дом. Шел бы ты, мальчик. Не видишь: дяденька не в себе.
Почему Гречков молчит? Достаточно пары слов, чтобы заткнуть всех. А он молчит, расписываясь в собственной слабости. И шакалье наглеет.
– Чего тебе? Денег дать? – Андрюшка присаживается на корточки, но все равно смотрит на мальчишку сверху вниз. – Или шмоток подкинуть? Ты говори, не стесняйся.
– Заткнись, – слово-камень упало.
Но тон выбран неверно, и Андрюшка не замолкает. Он кладет руки на плечи мальчишки, заглядывает в глаза и повторяет:
– Это не твой дом.
– Кирочку надо искать! Он никогда раньше… Герман, позвони в милицию. Тебя послушают!
Герман кладет ладонь на грудь, не то нащупывая мобильник, не то проверяя, работает ли сердце.
– Отстань от Егора, – произносит он глухо, отстраненно. – И убирайся. Оба убирайтесь… Нет, все убирайтесь! Вон из моего дома! Вон!
– Да ты совсем сбрендил! – взвизгивает Полина.
– Думаешь, я не знаю, что ты с ним спишь? – Его тон по-прежнему ровный. – Я ж не слепой.
Она замолкает. Тонкие руки взлетают к губам и застывают, как будто Полина заставляет себя молчать. Ей бы оправдываться, гневно или виновато, убеждать супруга, что ему почудилось, а она молчит.
– Знаю… все знаю… – Герман Васильевич подошел к жене и отвесил ей хлесткую пощечину. – Стерва.
– Придурок, – ответила она, потирая щеку. – Нужен мне этот… убогий.
– Я убогий? – картинно возмутился Андрюшка.
– Кирочку искать…
Милослава поднимается, выходит из комнаты и задерживается в гардеробной. Громко шелестят плащи, беззвучно падают на землю пальто. Но ее не слышат. Полина кричит, вцепившись пальцами в щеки. Андрюшка суетится. Он то вскакивает, хлопает руками, будто гоняет несуществующих комаров, то падает и затихает в кресле. Круглые глаза его движутся независимо друг от друга, и это правильная примета – у всех хамелеонов так.
Илья точно знает, что Андрюшка – хамелеон.
Мальчишка грызет ногти. Как его зовут? Неважно. Случайная деталь в старой схеме. От перемены мест слагаемых сумма изменится? Далматов не знает. Наблюдает. Думает.
Рисунки в папке.
Дано: Полина. Серьги. Вера. Андрей.
Серьги принес Андрей. Вера умерла. Серьги исчезли. Полина знает, куда. Она сняла? Да. Искушению трудно противиться. Илья пытался. Знает.
Дано: Лера. Иван. Полина. Серьги.
Иван – брат Леры. Полина – сестра Леры. Иван и Полина любовники. Иван рисует Полину. И серьги.
Вывод?
Милослава мнется в дверях, не решаясь покинуть квартиру.
Дано: Милослава. Кирилл. Герман. Серьги.
Нет действий. Нет связей.
– Да пошел ты! Придурок! – Полина вылетает из комнаты, отталкивая Милославу. Раздается звон и скрежет. Мат. Вой.
– Во истеричка, – смеется Андрюшка.
Разлом действий удобен. Никто не замечает Далматова. Он выходит в коридор, где переминается с ноги на ногу Милослава, уже вспотевшая в пуховике, и сидит на полу Полина. Ваза разбита. Цветы на полу, и пятно воды расползается. В пятно капают красные капли.
– Раз-два-три-четыре… – Полина считает их вслух и улыбается. – А ты чего приперся? Поглазеть?
В глазах вспыхивает злость. Ей надо укусить кого-нибудь, и Далматов подставит руку, не из милосердия, но чтобы получить слепок ее зубов.
Он опускается на одно колено – рыцарь перед поверженной королевой – и мягко просит:
– Покажи.
Рана на запястье неглубокая, но кровит изрядно. И Полина, глядя на разрез, вдруг пугается.
– Кирочку надо… надо… Вы не могли бы со мной? – робко спрашивает Милослава.
– Мог бы. Подождите меня у подъезда. Я скоро.
Жаль, что Саломеи нет. Куда она подевалась? И когда вернется? Не то чтобы Илья хотел ограничивать ее свободу, но ему вдруг стало важно – узнать, когда она вернется.
– Пойдем. – Он набрасывает на рану платок, который тотчас пропитывается кровью.
Полина подчиняется. Послушная девочка. Она и не смотрит, куда ее ведут. Все силы уходят на то, чтобы маску держать. Илья одобряет. Он отводит Полину в ванную комнату, настолько белую, что кровь здесь выглядит ненастоящей, слишком уж лаковой и яркой.
– Садись сюда. Сейчас промою рану. И кое-чем залью. Будет жечься.
Медицинский ящик Полину не пугает, равно как не вызывает любопытства.
– А ты со всеми такой добрый? – Полина пустила воду. Кровь летела с запястья в раковину, оставляя розовые потеки на фаянсе.
– Только с теми, от кого мне что-то нужно.
Илья вытащил склянку с кровеостанавливающей смесью. Десяток капель на бинт, и пяток, из другого флакона, в стакан.
– Пей, – велел он.
Полина оскалилась:
– Травишь?
– Могу. Но не буду. Я знаю, что Андрюшка – не твой любовник.
– Да неужели!
– И знаю, кто – твой. Секунду.
