Ответили сразу.
– Да? Алло? Илья, это ты?
– Я.
У Саломеи теплый голос. Сейчас осень и солнца мало. В его жизни всегда мало солнца, но потому, что оно – во вред. Не отключаться.
– Приезжай. Стоянка. Центр торговый. «Калинка». Внизу стоянка. Коробку возьми. Мою коробку. «Калинка». Стоянка. Коробка.
Картинка. Корзинка. Картонка. И маленькая собачонка, выбравшаяся из-под днища машины. Выпуклые глаза и шерсть клочьями. Смотрит. Скалится. Лишь бы стаю не привела.
От стаи, как показала практика, Далматов отбиваться не умеет.
– Ты во что-то вляпался?
– Приезжай.
– «Скорую» вызвать?
– Нет.
Он хотел положить трубку, но вместо этого – выронил. Телефон отключился. Плохо… Саломея будет перезванивать. Беспокоится. Никто прежде об Илье не беспокоился.
Нужды не было. Он справлялся. И сейчас бы справился. Да если разобраться, то все случилось из-за нее. Далматов потрогал челюсть, убеждаясь, что та еще на месте.
Время остановилось.
– Эй, открой глаза. Илья, ты… ты, сволочь этакая… «Скорую» надо вызывать… а он сидит.
Голос зудел. Пчела. Золотисто-черная. И медом пахнет. Далматов мед не любит, но запах приятен. И он тянется за этим запахом, пытаясь поймать пчелу, но их вдруг становится много. И жалят сразу.
– Вот. Живой. Это я.
– Р-рыжая. Лиса. Маленькая лиса – Лисенок. Спасибо. Приехала.
– Конечно, приехала. Ты встать сможешь? Нет, лучше сиди. Я машину подгоню.
Ее нелепый розовый «Хаммер» с трудом протискивался меж рядами машин, но подобрался-таки настолько близко, насколько это вообще было возможно.
И Саломея, ввинтившись под руку, потянула.
– Вставай. Два шага всего. Сумеешь?
Сумел. Он забрался на заднее сиденье и лег, вытянувшись настолько, насколько это было возможно.
– Гостиницу найди. Или квартиру. Любую. Отлежаться на день.
Все будет хорошо.
Глава 5
Яды и кролики
Остановившись у ближайшего киоска, Саломея купила рекламку. Пара звонков. Адрес. Встреча. Ключи в обмен на деньги – сумму пришлось поднять втрое.
Далматов дышал.
Саломея боялась, что он умрет, просто перестанет дышать, отключится насовсем и ей придется решать что-то с трупом. И это будет не какой-то там посторонний труп, а…
Опомнившись – мысли, подобные прежде, были ей не свойственны, – Саломея затрясла головой: никто умирать не будет. Не позволит она. Не знает, каким образом, но факт – не позволит.
Подогнав машину к самому подъезду – простите, клумбы и сухие бархатцы, – Саломея открыла дверь.
– Этаж третий, – предупредила она, помогая Далматову выбираться. – Дойдешь?
Кивнул.
И шел, переставляя ноги, двигаясь скорее по инерции, чем сознательно. Он старался не опираться на Саломею, но это глупое геройство никому не шло на пользу. Между этажами – лифта в доме не имелось – пришлось остановиться на отдых.
– Ты где так? – Саломея подозревала, что внятного ответа не получит, и оказалась права: Далматов, вцепившись рукой в подбородок, пробормотал:
– Да… старые дела. Все решено.
Сейчас он и врал как-то неубедительно.
Квартирка оказалась какой-то совсем уж махонькой: коридор, половину которого занял шкаф. Кухонька на четыре с половиной квадрата. И комнатушка с диваном, кроватью и столом, на котором, как и было обещано, лежали сероватые простыни.
– Садись. Сиди. Черт, я вся в кровище, как будто…
– Компенсирую. Воду поставь. Литра два.
– Засунь свою компенсацию знаешь куда?
– Знаю. Воду поставь.
На кухне нашлась посуда – чайник и трехлитровая алюминиевая кастрюлька с исцарапанными боками. Огонь шипел, касаясь влажного дна, и кастрюлька накалялась. Вода вскипала, выпуская стаи пузырьков к поверхности. А когда забурлила, на кухню выполз Далматов.
Выглядел он отвратительно.
– Моя коробка.
– Твоя, твоя, – Саломея поставила кофр на не слишком чистый стол. – Ты бы лучше лег. Я сама…
– Нет.
Вынув флакон из гнезда, Илья зубами выдрал пробку.
– Три капли. Три. На ложку сначала.
Три так три. Саломея не собиралась спорить. Бесцветная жидкость не имела запаха, на вкус Саломея не решилась бы попробовать.
– Две, – еще один флакон, на сей раз содержимое его темно-коричневое, маслянистое. Капли расплываются по водяной поверхности радужной пленкой.
– Два. Пять.
Он вытаскивал флаконы, а Саломея послушно отсчитывала капли…
Раз-два-три-четыре-пять.
Вышел зайчик погулять…
Зайчиков не было, зато имелась парочка ангорских кроликов, белых, пушистых, с красными бусинами глаз и розовыми шелковистыми носами.
– Это твои, да? А погладить можно?
– Нет.
Саломея вытащила кролика из клетки. Он был тяжелым, мягким и горячим. Замечательным просто!
– А что ты делаешь?
Илья сидел над своей тетрадью, которую прятал в ящик стола, думая, что никто, кроме него, не знает о двойном дне. Саломея вот сразу догадалась, но отцу не сказала.
Это ведь неправильно – выдавать чужие тайны.
– Эксперимент ставлю.
Второй кролик попытался вырваться из объятий Саломеи. Он смешно дергал ногами и повизгивал.
– Какой эксперимент? – Она вместе с кроликами забралась на диван и сказала: – Сидите смирно. А когда ты эксперимент закончишь?
– Скоро… – Он все-таки повернулся, вздохнул и предложил: – А давай ты сходишь погуляешь куда-нибудь?
Саломее вовсе не хотелось гулять в этом пустом доме. Зачем ее вообще сюда привезли? Папа сказал, что так надо. А мама – что Саломея не должна оставаться одна. Бабушка ворчала про другие варианты, но как-то неубедительно.
И Саломею бросили здесь.
Тут тихо. Тоскливо. Как в сказке про Снежную королеву. И белые стены просятся быть украшенными, но Саломея обещала вести себя хорошо. Поэтому она и пришла к Илье.
Вдвоем вести себя хорошо проще.
Тем более что тут эксперимент и кролики.
– Если тебе потом, ну после эксперимента, кролики будут не нужны, то давай я их заберу?
Мама, конечно, вряд ли обрадуется. И папа будет ворчать, но потом они согласятся, ведь кролики – совершенно замечательные. Они, конечно, не лучше собаки, но собаку Саломее совершенно точно не купят.
