– Зачем ты избегаешь меня, Ладислав, – спросила Эржбета, зажигая свечи. Нынешним вечером она велела принести их втрое больше против обычного.
– Не смею тревожить.
Пламя перебиралось с фитиля на фитиль и, разгораясь, наполняло комнату зыбким светом.
– Разве может меня потревожить любовь? Ты ведь любишь меня, Ладислав?
– Больше жизни!
Эржбета налила в стеклянный кубок вина и протянула любовнику.
– Возьми. Выпей. Тебя мучит жажда.
– Вовсе нет!
– За мое здоровье.
Он отшатнулся и руки поднял, заслоняясь от подношения.
– Ты говоришь о любви, – заметила Эржбета и сделала большой глоток. – А меж тем не веришь. Но разве может быть любовь без доверия? Значит, ты лжешь. Я же оскорблена подобной ложью. И не могу оставить ее безнаказанной. Мне больно, Ладислав. Ты ударил меня в самое сердце.
Оно давно умерло, пронзенное зубриным рогом и иным, куда более страшным предательством, но Ладислав, посерев, упал на колени.
– Прости!
– Что в ней такого, чего нет во мне?
Эржбета ждала любого ответа, кроме того, который услышала. Ладислав вскинул голову и, выдержав взгляд, сказал:
– Она живая. А ты… ты просто никак не умрешь.
Выскользнувший из-за ширмы Фицке скрутил негодяя, да тот и не сопротивлялся, прекрасно зная силу карлика. Увели. Эржбета осталась наедине с зеркалом и, допивая вино, любовалась собой в зеркале. Жизнь – это безделица. Жить просто. Не умирать куда как сложнее. Но скоро Ладислав это и сам поймет.
Его привели через три дня. Он был грязен и страшен, как будто провел в подземелье годы. Он дрожал и кутался в обрывки дорогого прежде одеяния. Он скулил и, увидев Эржбету, пал на колени, пополз к ее ногам, желая прикоснуться.
Эржбета позволила.
– Помилуй! – завыл Ладислав, протягивая раскоряченные, переломанные пальцы. – Помилуй!
И куда подевалась прежняя его страстность? И ярость в глазах иссякла. И серое лицо стало уродливым, а перебитый нос сочился слизью и кровью.
– Люблю! Только тебя люблю!
Он принялся целовать каменные плиты, и Фицке, выругавшись, сплюнул, попал прямо на темечко Ладиславу, а тот и не заметил. До чего же мерзостен он. До чего же слаб.
– А как же она?
Задрожал. Поднял собачьи больные глаза и, облизав губы, заныл:
– Помилуй.
– Приведите его в порядок, – велела Эржбета. – И отведите их вниз.
Умная Йо Илона расставила и зажгла черные свечи, Дорта раскатала ткань, чтоб убрать тело. Катрина приготовила иглы и щипцы, протерла уксусной эссенцией железную деву, а шипы убирать не стала. И Ладислав, кинув взгляд, затрясся пуще прежнего, повис на цепи, впившись пальцами в звенья.
Анна, опоенная зельем, лежала на полу. Распущенные волосы прикрывали наготу тела, но не скрывали нанесенных на кожу узоров.
Увидев ее, Ладислав завыл, и Фицке пришлось вразумить безумца парой пощечин. Карлик подтянул пленника к Эржбете и толкнул так, что несчастный пролетел едва ли не через весь зал.
– Ты говорил, что любишь меня больше жизни, – сказала Эржбета, глядя на существо, некогда бывшее человеком. Сколь мало, оказывается, надо, чтобы потерять этот облик. – И я не просила отдать мне жизнь, я просила лишь довериться. А ты не сумел.
Он начал раскачиваться и биться головой о пол.
– Ты умоляешь о прощении, и я готова простить. Но кого? Тебя? Или вот ее? Она уж точно невинна…
– Нет! – взвизгнул Ладислав, вскакивая. – Она… она меня околдовала! Она боялась тебя, моя госпожа! Она хотела сбежать! И ради этого завлекла меня своим телом и…
С каждым его словом Эржбете становилось все отвратнее. Быть может, она и не живая настолько, чтобы считаться человеком, но зато и не столь подла, как люди.
– Ты пришел сюда ни с чем. Ты уйдешь отсюда ни с чем.
– Уйду? – он онемел, не смея поверить своему счастью.
– Уйдешь, – подтвердила Эржбета. – Только клятву сдержишь. Помнишь, ты был весьма настойчив, добиваясь моего расположения? Ты обещал, что иные женщины умрут для тебя. Так оно и будет.
Не понимал. Слышал лишь одно: его отпускают.
– Фицке, – позвала Эржбета. – Оскопи его.
Вой Ладислава был приятен слуху. А у спавшей Анны веки не дрогнули. Бедняжка. Она и не узнала, сколь лживы мужчины. И боли она не почувствовала. Железные зубья вошли в податливое тело, отворив кровяные жилы. На сей раз Эржбета не читала заклинания, а просто смотрела, как расползаются по полу кровяные реки.
Чужая смерть принесла долгожданный покой. Этот рецепт следовало попробовать еще раз.
Каменная дверь приближалась.
Часть 5
Тьма
Ольга появилась под вечер, она вошла крадучись. Повела головой, втянула воздух раздутыми ноздрями и спросила:
– С вами все хорошо?
– Все, – ответил Адам, хотя было не очень хорошо. Руки чесались, нос свербел. А еще тело, не желая прислушиваться к доводам разума, нервно реагировало на присутствие этой женщины.
– Вы можете быть свободны. Спасибо, – Адам понадеялся, что она воспользуется возможностью, но Ольга и не подумала уйти. Наоборот, она сделала шаг навстречу. И второй. И третий. Она оказалась так близко, что в нос ударили запах духов и кисловатого пота.
– Тебе больно?
Она коснулась ссадины на лбу. Эта женщина слишком близко, чтобы Адам чувствовал себя в безопасности. Он видит пудру на ее коже. Видит помаду – жирная пленка с трещинами. Видит неровную линию карандаша под нижними веками. Адам не желает смотреть.
– Мне не хотелось причинять тебе боль, – Ольга улыбается. На верхних зубах ее остались красные следы помады. – Но ты сам виноват.
– В чем? – говорить, когда она так близко, сложно.
– В том, что так себя со мной ведешь. Я стараюсь, а ты не замечаешь.
– Я считаю вас ценным работником, который…
– Тише, – Ольга прижала палец к губам Адама. – Много слов. Иногда слова – это лишнее. Лучше действовать, правда?
Адам кивнул. Если он будет соглашаться, то она уйдет. И будет тихо. Спокойно.
У нее руки пахнут больницей.
– А если так, то мы будем действовать. Завтра. Хочешь знать как?
Нет.
– Ты наденешь тот белый костюм, что висит в твоем шкафу. И рубашку цвета слоновой кости. Галстук пусть будет синим. Ты не против? Конечно, нет. Ты же не станешь меня огорчать. Если ты меня огорчишь, тебе снова сделают больно.
