Хотя, конечно, сначала следовало бы поговорить с Альдовым, а уж после разговора, глядишь, и мысли какие-никакие появятся… выводы, факты новые опять же.
Ведьма
В доме пахло жизнью: свежее молоко, сено, дерево… Пол под ногами земляной, утоптанный и неровный, в выбоинках собирается мелкая, точно пыль, земля, выметать которую следовало веником из гибких березовых прутьев. От чумазой и огромной, в полкухни, печи ощутимо тянет теплом, и рыжий кот блаженно жмурится, наслаждаясь покоем. На столе исходит паром картошка, на чугунной сковородке сердито шипят, плюются жиром тонкие полупрозрачные ломтики сала. Я не находила в себе сил оторвать глаз от этого зрелища, а юркая, точно мелкая желтогрудая синица, старушка продолжала выставлять на стол прочие вкусности: желтый кружок масла на треснутой тарелочке, коричнево-зеленые скользкие грибочки в пол-литровой банке, мелкие, хрусткие на вид огурчики с прилипшим к зеленой спинке смородиновым листом… Умру, если не попробую.
– Совсем заморил молодуху! – Хозяйка помахала Егору пальчиком, тот виновато пожал плечами. – Сам здоровый, а она – ты ж глянь – кожа до кости. А никак болела?
– Болела, Анфиса Вадимовна.
– От, тяжко молодой болеть, я вот целый день болею, то спину тянет, то ноги не ходют, то сэрца екае, так годы, старая уже, а ты, сколько тебе годочков?
– Двадцать шесть.
– Ох, ты, боже ж мой, – всплеснула руками старушка, – двадцать шесть всего, а ужо больная. Да вы ешьте, ешьте.
Дважды упрашивать меня не пришлось, Егора тоже. Рыжий кот, заинтересовавшись происходящим, покинул свое удобное местечко у печи и теперь заискивающе терся о мои ноги. Я протянула попрошайке кусочек шкварки, кот, недоверчиво обнюхав пальцы, аккуратно взял подношение. Умница. Обязательно заведу себе кота, такого же наглого, с круглой мордой и зелеными глазами.
– От же ирод! – Бабка перетянула кота полотенцем. – Только жрать и горазд, нет бы мышу поймать… А вы, значится, Андрея-целителя ищете?
– Его самого. – Егор лениво потянулся, ну совсем как бабкин кот. – Не подскажете, как проехать?
– Отчего ж, подскажу, вы почти приехали, тут недалече, с вески на большак выезжаешь, и прямо, увидишь указатель на Гнедлино, туда и свернешь, опосля на первом же повороте направо и едь себе, пока в ворота не упрешься. Только поздно вы приехали.
– Почему?
Я зажмурилась. Вот сейчас она скажет, и придется долго объясняться, доказывать, если он вообще станет слушать мои объяснения, доказательств же… Ох, следовало по дороге сбежать, но как сбежишь, когда останавливались мы всего пару раз, да и то он с меня глаз не спускал.
– Так помер он, – честно ответила бабка. – Почитай, неделю уж как помер. Убили ирода.
– Кто?
– Так кто ж ведает, знать, было кому, Андрейка ж никакой не целитель, местный он, наш, тута родился, а потом ужо в город подался. А как вернулся, стал из себя божьего человека строить, людев обманывал, вот и поплатился. Вы лучше к батюшке нашему сходите, перед иконкой свечу поставьте да помолитеся от души, Дева Мария, она добрая, она поможет…
– Убили, значит.
– Убили, убили, – охотно подтвердила Анфиса Вадимовна, вытирая руки о подол. – Мать его, которая в колхозе том, где он людей держал, жила, вчерась вернулася.
– А где она живет?
– Крайний дом, с синей крышей. А тебе зачем?
– Спросить хочу, может, осталось чего, талисман какой или травы попить.
Старушка недовольно нахмурилась и, перекрестившись, велела:
– Спать идите, поздно ужо.
Обиделась. Наверное, решила, будто Егор не хочет прислушиваться к совету насчет церкви. Сейчас она уйдет, и мне конец. Чтобы не было так страшно, я подняла на руки кота. Тот вяло фыркал, выражая негодование, но других попыток освободиться не предпринимал.
– Что стала, ложись. – Егор стянул через голову свитер. – Не бойся, не трону.
Издевается? Похоже на то.
– Я не боюсь. – Кот, видимо решив, что я не так и плоха, замурлыкал.
– Угу. – Егор нырнул под одеяло.
– А…
– Завтра поговорим. Спать ложись. Кстати, если ты сбежать решила, то предупреждаю: тихо из дома выйти не удастся – собака, она получше сигнализации будет.
– Что, проснешься и шею свернешь?
– Вроде того, – согласился он, – свернуть не сверну, но покалечить покалечу.
– А если все-таки сбегу?
– Беги. В леса, в болота, куда глаза глядят. Беги. Сдохнешь на дороге или в канаве какой-нибудь, жилья у тебя нету, работы тоже, у тебя ведь документов и тех нету, ты, Настасья, никто и ничто. Понятно?
Кота я отпустила, недовольно мяукнув, он удалился. Молодец Егор, как хорошо все объяснил, как доступно, я никто и ничто, пустое место, существо без дома, работы и имени, и бежать мне некуда. А еще бабка постелила нам одну постель на двоих. Правильно, мы же супруги.
– Свет выключи, – приказал Альдов.
Выключу, обязательно выключу. Я вообще для него все, что угодно, сделаю, лишь бы заткнулся. И не надо меня жалеть, я не стану плакать, ведьмы не плачут. Пахнущая сеном и пылью постель оказалась очень тесной, чересчур тесной, хоть на полу ложись. Но на полу холодно, а под пуховым одеялом тепло. Егор заснул сразу, а я старалась не шевелиться и не дышать, чтобы ненароком не побеспокоить его. Пусть спит, пока может, и мне следовало бы, но…
Он еще не догадался, но завтра выяснятся детали, и тогда… Посадит или просто вон вышвырнет? В канаву, где я умру, первой же зимой замерзну. Себя было жалко до слез, а мягкая подушка словно специально уговаривала успокоиться и поверить, будто все в порядке. Расслабляла. Нельзя верить, нельзя привыкать к удобствам, мир слишком ненадежен.
Тяжелая рука легла поперек спины. Я попыталась вывернуться, но Егор недовольно заворчал, пришлось замереть. Ничего, даже неплохо, теплее, а что тяжелая, так потерплю.
Сон не шел. Федор лежал, вслушиваясь в темноту, и думал о том, как, должно быть, хорошо сейчас в столице. Веселье, жизнь, настоящая, полная азарта и полета, не в пример его нынешнему существованию. В памяти возник образ Елизаветы Петровны, радостно смеющейся очередной шутке Николаши. Сердце кольнуло ревностью, лениво, скорее по привычке, нежели из-за действительной любви. Да и не имеет он права ревновать, когда законная супруга спит глубоким сном в комнате графини, всего-то и надо, что переселиться в покои графа. Обида пережита и похоронена, так стоит ли ломать себе жизнь из-за чужой ошибки? Не стоит. Завтра же он скажет Ядвиге о том, что любит ее. Пусть ложь, но она обрадуется. И Эльжбета Францевна тоже. Принятое решение скинуло с души тяжкий камень, только сон все одно не идет. О столице думать надоело, и, перевернувшись на другой бок, Луковский задумался об охоте, обещанной князем. Осталось лишь дождаться настоящих морозов, таких, что превратят коварную смертоносную трясину в одно огромное ледяное поле. Федор твердо решил, что уедет после охоты. В подобной облаве ему не приходилось участвовать.
