Алексей… Князь Урганский, потерявший княжество, титул, но сохранивший глубокую привязанность к этой недружелюбной земле, которую Федор не понимал и не принимал. Тяжело ему приходится, и Крепь любит, и о Эльжбете Францевне беспокоится, переживает ее недовольство и злость, продолжая верить, что рано или поздно матушка простит его выходку. Свадьба. Завтра уже очнется солнце ото сна, разгонит ночную темноту и будет глазеть на неулыбчивую невесту… Элге не будет улыбаться, ей эта свадьба не в радость…
Сон окончательно улетучился, на что уставшее за день тело отозвалось тупой запоздалой болью. Элге, Элге, Элге… Встав с кровати, Федор подошел к окну. Ледяной пол зло кусал босые ступни, а за окном темнота, слегка разбавленная тусклым светом ущербной луны. Стекло такое же холодное, как и пол, возможно, и холоднее пола. Но Федор упрямо вглядывался в ночь, Элге ведь любит смотреть из окон, вот так, внимательно, неотрывно, устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль, поглаживая пальчиками скользкие стекла. Что она там видит? Нечто особенное, скрытое от чужих глаз, иначе Федор тоже разглядел бы.
– Там темно. – Снова она появилась из ниоткуда. Ведьма, настоящая ведьма.
– Мне холодно, – пожаловалась Элге шепотом.
– Зачем ты пришла? – Федор хотел добавить что-то насчет неприличия и двусмысленности ситуации и того, что девушке невозможно являться в комнату мужчины даже днем, не говоря уже о ночи накануне свадьбы. Но сердце в груди радостно забилось, и слова умерли, не успев вырваться на свободу.
– К тебе. Я пришла к тебе. Ты не рад? – Черные глаза загадочно блестят в темноте, черные волосы тяжелым покрывалом лежат на плечах, белая в пол рубаха смотрится чуждым белым пятном.
– Ты сердишься? Мне уйти?
– Да! Нет! Постой. – Федор боролся сам с собой, трусливо цепляясь за остатки благородства, но проигрывал. Невозможно бороться, когда на тебя смотрят эти глаза… Женщина-птица сама пришла к нему. Она выбрала его, а…
– Ядвига…
– Ты не любишь ее, она не любит тебя. – Элге была наивна и жестока. Она была права. Ядвига не в счет. Она – обманщица. Она сама… Первая… Посмеялась над святостью брачных обетов…
– А князь?
Алексей был спасительной соломинкой, за которую ухватился Федор. Элге любит князя, должна любить, иначе не пришла бы еще тогда, в самом начале, не просила бы пощады…
– Он получит то, к чему стремился, но завтра… А сегодня я еще свободна. – Она сидела на его кровати, такая родная, близкая и невероятно далекая.
– Он убьет тебя!
Элге лишь улыбнулась и покачала головой.
– Убьет! – упрямо повторил Федор, сам не веря словам. – Ты не должна… Уходи!
Она не шелохнулась, а Федор понял, что проиграл. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, ему нет дела до глупой морали и человеческих игр в жертвенность. Сердце не хотело жертвовать собой. Алексей сам виноват. Она ведь не хотела, она отказывалась, гнала прочь, но князь не слышал. Виноват. Виноват сам…
Ее кожа пахнет лесом, Элге дрожит, не то от холода, не то от страха…
– Ты не откажешься от меня? – Она всматривается в лицо Федора с напряженным ожиданием, словно жаждет и вместе с тем боится увидеть нечто чудесное. Или отвратительное.
– Когда? – Федор, дурея от собственной смелости, провел рукой по волосам – теплые и гладкие.
– Потом… – Дыхание Элге опаляет, ее глаза обещают вечное счастье в непроглядной тьме, куда закрыт путь всем, кто не видел этих глаз… Ее губы шепчут… Что-то шепчут, но Федор не слышит…
А ночь за окном тихо плачет сотней волчьих голосов…
Охотник
Альдов проснулся поздно, сказалось напряжение, да и вчерашняя дорога укатала, не так он и молод, чтобы целые сутки из-за руля не вылезать. Ведьма дремала, пристроив голову ему на плечо. Что за ерунда, он ей не подушка, и вообще, глупая это была затея, можно было бы и в машине выспаться, так нет же, удобств захотелось.
Будить ведьму Альдов не стал, очень уж жалостливо она выглядела.
– Привет, – сказал Егор рыжему коту, который лениво умывался на подоконнике. Сама хозяйка хлопотала на кухне, завидев Егора, покивала.
А все-таки с деньгами многие проблемы решаются куда как легче, за гостеприимство Анфисы Вадимовны Альдов выложил приличную сумму, хватило бы на номер в отеле. Но, как на беду, отелей в деревне не имелось, а вот старушки, готовые приютить на одну ночь постояльца, были. И на том спасибо.
– Я пойду пройдусь, – зачем-то пояснил Егор. – Вы жену мою не будите, пускай спит. А если проснется, не пускайте никуда. Она у меня того… Ну…
– На голову болезная? – догадалась хозяйка.
– Вот именно, иногда как взбредет чего, прям не знаешь куда деваться. – Пожалуй, идея не так и плоха, во всяком случае, никто не поверит сумасшедшей. – Вы не поверите, иногда даже меня не признает, говорит, что я не муж ей и все такое…
Старушка сочувственно зацокала языком и испуганно покосилась на дверь.
– Да вы не волнуйтесь, она смирная и добрая, только болтает всякую ерунду. А я скоро.
На дворе пахло осенью, влажный песок скрипел под ногами, а легкий утренний холод бодрил. Сначала Альдов проверил машину – стоит, родимая, ждет хозяина. Следовало бы, конечно, поближе к бабкиному дому подъехать, да ночью по узким деревенским улочкам проще пешком, чем на колесах, а сейчас времени в обрез, ведьма вот-вот проснется, и кто знает, что у нее на уме. А у Егора имелось одно важное дело.
Нужное место он отыскал без труда. Крайний добротный, из белого кирпича дом гордо выставлял напоказ новенькие стеклопакеты да крышу с блестящей синей черепицей. Сюда, значит. Эх, жаль, не спросил Анфису Вадимовну, как зовут мать этого прохиндея, неудобно как-то без имени.
Калитка отворилась без звука, зато где-то в глубине двора зашлась, захлебнулась лаем собака, судя по голосу, пес серьезный, не чета вчерашнему комку шерсти.
– Чего надо? – На лай из дома вышла женщина.
– Здравствуйте.
– Чего надо? – повторила вопрос баба, и Егор растерялся. Он шел, не задумываясь, о чем будет говорить с убитой горем матерью, ему казалось: стоит увидеть ее, и все само собой прояснится. А нет, не прояснилось. Хозяйка дома меньше всего походила на убитого горем человека, она была недружелюбна и сурова, словно сибирская тайга. В узкопосаженных глазках читалось откровенное презрение и желание спустить собаку с цепи, чтобы незваный гость убрался со двора.
– Мне… Я к Андрею.
– К Андрею, значит… Из этих, городских? – Тепла в голосе не прибавилось ни на йоту, но Альдов понял – овчарку спускать пока не будут. – Ну, проходи в хату, только разуйся, неча грязь таскать.
