Книга Ошейник Жеводанского зверя, страница 17. Автор книги Екатерина Лесина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ошейник Жеводанского зверя»

Cтраница 17

– Помочь? Вы можете меня спасти, милая фея, – говорит Марат, накрывая ее ладошку. Какой неслучайный жест, какой пугающий, но в то же время видится в нем обещание. Они все видят обещание и верят. – Ибо сердце мое пылает, я никогда...

Никогда не повторялся, находя новые и новые слова для своих мотыльков, а те спешат верить, летят навстречу, обнимая крыльями жестокий огонь.

Он ловит их на красоту, на сказку о принце, в которую свято верит каждая Золушка, пусть и не признается в этом. На убежденность, что уж с ней-то не случится беды и, наоборот, будет сказка.

Будет, но страшная.

И Тимур ничего не мог сделать, чтобы предотвратить убийство.

– Да ладно тебе, – шепнул Марат. – Вот увидишь, все будет классно. Она наша... она только наша.

Моя супруга, перечитав записи, снова смолчала, но теперь упрек на лице ее стал явен. В нем я вижу вопрос: что ты делал? И она права, увлекшись хронологией событий, я выпустил главное – Антуана, де Моранжа и свои тщетные попытки докопаться до истины.

Я уже рассказывал о причинах, каковые не позволяли мне пойти к Дюамелю или Денневалю, ибо подобное признание означало бы признание его вины, в которой я, однако, не был уверен.

Ко всему прочему отец, видимо, желая укрепить во мне веру в невиновность брата, спустя несколько дней после первого разговора предложил мне отправиться в гости к Антуану, на гору Мон-Муше, в хижину лесника. Надобно сказать, что дом уже не выглядел хижиной. Сложенный наново, прибранный и изнутри, и снаружи, он был крепок и удобен. Антуан, встретив нас на пороге, провел внутрь, охотно показывая жилище. Не скажу, что оно было необычно. Обыкновенно. Правда, полно шкур, которые были не слишком хорошо выделаны и оттого дурно пахли, но разве это столь важно?

– А вот и собаки, – сказал отец, отводя меня под навес, выстроенный за домом и упиравшийся в каменную стену, где виднелось черное пятно пещеры. – Антуан их разводит по просьбе де Моранжа.

Под навесом ровным рядом стояли клетки, в которых сидели или лежали, глядя на меня равнодушными желтыми глазами, огромные псы явно нездешней породы. Широкогрудые, с короткой рыжей шерстью и сплюснутыми мордами, они выглядели чудовищно, но меж тем являлись обыкновенными собаками.

– Из Греции, – пояснил отец. – Свирепы, но послушны хозяину. Теперь видишь? Твой брат не совершал ничего, в чем ты, глупец, его обвиняешь.

Нельзя сказать, что я не поверил, но теперь, после увиденного, сомнения окрепли. Я уже не мог с полной уверенностью сказать, тех ли псов повстречал в лесу либо это были совсем иные звери. Я потерялся в догадках, а совесть моя уподобилась ветреной женщине, каковая то велела немедля бежать к Дюамелю, то напротив, никуда не ходить и помалкивать.

О последнем просил и отец.

Антуан же по-прежнему молчал, хотя стал появляться в нашем доме часто, едва ли не каждый день, и постоянно приводил с собой то одного, то другого пса, и те, несмотря на свирепый вид, были ласковы и послушны, словно овцы.

И потому единственное, что я мог сделать и делал охотно, так это участвовал в облавах, пускай отец и не одобрял подобного расточительства времени и сил.

– Зверь – бич Божий, знак Божий, слово гнева Его! – эти слова, однажды сказанные отцом, раздавались все чаще. О Божьей воле и Божьем гневе говорили в Шелар-л’Эвек, Лангони, Эстре, Арзенк-де-Рэндон, Шуазине. О том вещали с амвонов в приходах Сент-Этьен-де-Люгдаре и Сен-Флур-де-Маркуар, о том шептались в аббатстве Шаз...

И постепенно гнев людской начал обретать лицо.

– Гугеноты – проклятые еретики, одурманившие разум короля, – шептались люди, поглядывая друг на друга с откровенной ненавистью, каковая подогревалась страхом, толкая Жеводан к иной войне. – Они навлекли проклятье на земли, и пока не будут истреблены, не будет мира в Лангедоке.

Меж тем, пожалуй, следует вновь отступить от повествования и заглянуть в недавнее прошлое моей несчастной родины. Она никогда не была спокойным краем. Так, в году 1721-м по землям Лангони прошлась чума, принеся многие беды, каковые после продлил разбойник Мандрена и его шайка, подхватили бунты в Сервьере, Сен-Шели и Мальзие, вызванные тем, что ученикам мастеров и подмастерьям за патент и звание мастера установили слишком высокую плату. Бед добавил и голод, случившийся в 1748—1750 годах, унесший едва ли не больше жизней, чем чума, разбойники и бунтовщики.

Однако все это меркло пред основной бедой Лангедока – верой. Гугеноты и паписты. Паписты и гугеноты. Ярость одних и ярость других, словно две волны, порожденные одним камнем веры, летели друг на друга, желая смести и полностью уничтожить противника.

Белые камизары [3] и черные камизары [4] во славу Господа, чье имя произносили на разных языках, но с одинаковой страстью, с той же страстью грабили и жгли, очищая деревни от «ереси», ставя жителей, простых, неграмотных людей, перед нелегким выбором: сменить веру или потерять жизнь.

Что ж, болезнь ереси затронула всю страну, и сам король не избежал ее объятий. К слову, его величество более благоволили к гугенотам, полагая, что власть Папы слишком уж распространилась на юдоль земную, чтобы и вправду исходить от Бога, каковому, как известно, более нужны души, нежели золото. О том королю твердили и министры, а их поддерживало дворянство, желавшее избавиться от опеки Церкви, дабы без помех предаваться разврату. И многие голоса слились в один, который потребовал перемен. И перемены пришли с постановлением о роспуске известнейшего ордена иезуитов, обвиненного в кознях и подстрекательствах, в попытках подорвать королевскую власть и силой насадить веру.

Область Жеводан, где католиков было едва ли не больше, чем гугенотов, долго противилась воле Парижа. Но в июне 1764 года, после года дебатов и пререканий, парламент Лангедока, к преогромному возмущению моего отца, распространил на территорию провинции Ордонанс решение парламента города Парижа, по которому орден братьев Иисуса объявлялся распущенным и всякая его деятельность прекращалась.

Многие восприняли сие известие с ужасом, ибо полагали его кощунственным и богохульным, способствующим распространению еретической заразы. Гугеноты же, воспрянув духом, решили, что более нет нужды таиться. Однако ни король, ни парламент, ни кто бы то ни было не сумел бы остановить гнева, каковым полнились души человеческие. И стоит ли удивляться, что появление Зверя вменили в вину именно гугенотам? Некоторые даже говорили, будто бы не существует животного, но по горам ходит банда еретиков, обряженных в звериные шкуры, и они чинят разбой и разорение, убивают и калечат во славу диавола и во истребление честных христиан, оставшихся ныне без защиты.

И мой отец, будучи истинным католиком, всячески поддерживал распространение подобных слухов, и когда в беседе я, случалось, упоминал о естественных причинах ярости Зверя, он сам приходил в ярость.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация