Свадьба у нас получилась такая же неудачная, как и совместная жизнь. Расписались тайно – Аделаида Викторовна ни за что не допустила бы подобного мезальянса. Жених в стильных американских джинсах-варенках, белой рубашке и галстуке, невеста в чужом платье – спасибо Вике, одолжила ради подобного торжества. Пыляев свидетель. Не слишком-то он радовался, а Викуша, с которой мы в одной комнате жили, свидетельница. Интересно, что с ней стало?
И куда Пыляев подевался?
– Степ… – Я почти успела обернуться, когда мир вокруг внезапно разорвался на куски от боли…
Наступила темнота.
Боль исчезла.
Охотник
– Да не убивал я ее! Не убивал, понимаешь? – После знакомства с КПЗ Димка выглядел не самым лучшим образом, а еще он злился, фырчал, как рассерженный дворовый кот, и требовал отпустить его домой. Ага, сейчас. Тут ему не детский сад и даже не школа, тут взрослая жизнь со взрослыми законами, и не может Сапоцкин отпустить его ни домой, ни на работу, вообще никуда, пока ситуация не прояснится.
– Так, давай успокойся и сначала. – Больше всего Антона злила именно тупость ситуации – с одной стороны, понятно, что Димка никого не убивал – не идиот же он в самом-то деле, чтобы с трупом в багажнике по городу мотаться, а с другой стороны, понятие «дурак – не дурак» к делу не пришьешь. Плюс еще звонок этот. Раз звонили, значит, видели убийство. Или убийца сам позвонил? И вообще, отчего она умерла – на теле никаких следов, придется вскрытия ждать и надеяться, что время смерти установят быстро и что у Пыляева на это время имеется железное, а еще лучше железобетонное алиби.
– Итак, ты ее знаешь?
– Да. Лютикова Светлана Геннадьевна. Бухгалтер.
– У вас работала?
– У нас.
– И каким это образом Лютикова Светлана Геннадьевна оказалась в багажнике твоего автомобиля?
– Не знаю! Я утром выехал. Нужно было забрать кое-что из квартиры, хотел пораньше, пока Машка спит, а там, на выезде, ГАИ. Я остановился. Документы предъявил. Они попросили багажник открыть, я и открыл…
– А в багажнике, значит, сюрприз…
– Не веришь?
Антон не ответил. При чем тут «веришь – не веришь», когда речь об убийстве идет.
– Версии есть, кто ее мог?
– Да… Не знаю, она вроде со всеми нормально была… Пойми, мне резону не было ее убивать. Она бухгалтерией занималась и… – Дамиан вдруг замолчал. Сапоцкин терпеливо ждал продолжения, но его не последовало. Пыляев, словно поймав какую-то важную для себя мысль, затолкал ее поглубже, чтобы Антон, не дай бог, не увидел, не подумал, не истолковал превратно. Не доверяет. Впрочем, Пыляев в жизни никому не доверял.
– Антоха, там Машка одна осталась, ты бы послал кого…
– Я тебя сейчас пошлю по одному адресу! Ничего с твоей Машей за день не случится, а ты лучше подумай, за какие такие грехи вашу бухгалтершу на тот свет отправили. И, Дим, чем старательнее думать станешь, тем быстрее отсюда выберешься…
Ложь, конечно, но и Пыляев не имеет права утаивать важную для следствия информацию!
Оставалось надеяться, что лимит неприятностей на сегодня исчерпан, и Мария Петровна благополучно переживет денек без их с Пыляевым помощи.
Пигалица
Мамочки, почему так холодно? Голова болит. Невозможно прикоснуться, такое чувство, будто череп вот-вот на куски развалится. Где я?
Кажется, у себя дома. Свет. Пускай уберут свет, мне больно смотреть. Кто-нибудь, пожалуйста…
– Мать? Мать, ты очнулась? – На громкий вопль Бамбра моя голова отреагировала новым приступом боли. – Машка, ну ты даешь! Напугала до смерти. Маш, ты как?
– Плохо. – Я осторожно дотронулась до волос. Грязные и липкие. Почему? И вообще, что произошло? Мы гуляли со Степаном, фонарь не горел, но я спустила Степку с поводка. А потом стало больно.
– Я «Скорую» вызову!
– Нет. Не надо. Рассказывай. – Комната плясала перед глазами, и от этого круговорота к горлу подступала тошнота. Может, если сяду, станет лучше? Я осторожно. Аккуратненько. Вот так.
Лучше не стало.
Меня вырвало. Хорошо, предприимчивый Толик ведро заранее притащил. Толик… Откуда он здесь? Откуда я здесь?
– Нет, мать, капризничай, не капризничай, а врача я вызову.
– Я не хочу в больницу!
Только не больница! Наверное, до конца жизни я обречена на ненависть к бесконечным коридорам, каталкам со скрипучими колесиками, запаху лекарств, зеленой форме и профессионально-участливому «врачебному» тону.
– Хорошо, хорошо, не хочешь – не надо. Ты приляг, приляг. У меня знакомый доктор есть, он тебя осмотрит, таблеточку выпишет, чтобы головка не болела. Я позвоню?
– Звони. – Если лежать и ни о чем не думать, то и голова почти не мешает, так, молоточки стучат, но не сильно. Знакомый доктор приехал быстро и долго уговаривал меня лечь в больницу, пугая слепотой, глухотой, параличом и прочими последствиями сотрясения мозга. А я сопротивлялась, в результате врач наложил повязку, благодаря которой я стала похожа на раненого бойца из фильма о Второй мировой войне, выписал таблетки и запретил вставать, смотреть телевизор, слушать радио, читать, писать и еще что-то. Не помню. Доктор уехал, а Толик остался, заявив, что сегодня мне одиночество противопоказано и вообще за больными ухаживать нужно.
– Спать хочешь?
– Нет. – От таблеток в голове образовалась приятная пустота, целая вселенная в черепе. В безвоздушном пространстве, подобно космическим кораблям, затерявшимся между звезд, болтались вопросы. Ладно бы только болтались, но вопросы-корабли упорно лезли наружу.
– Толик, а как ты меня нашел?
– Просто! Тебя, мать, и слепой заметил бы. Лежишь прямо на дороге, руки в стороны, взгляд в небо устремлен, на лице – блаженство…
– Врешь.
– Ну почему сразу врешь, преувеличиваю для пущей красоты. Про метафоры слышала?
– Слышала. Ты, Толь, без метафор.
– Плохо? – Бамбр склонился надо мной и заботливо пощупал лоб. Зачем? Лоб щупают, когда температура, а не сотрясение. – Я к тебе по делу шел. Смотрю, лежит тело. Сначала решил, что кто-то перебрал, жалко стало, думаю, замерзнет человек, нужно хоть до лавки дотащить. Гляжу – ты. Честно, Маш, я глазам своим не поверил! Перепугался. Трясу, а ты ни бе ни ме, и глаза закрыты. Кое-как доволок до квартиры, извини, пришлось по карманам пошарить. Ключи…
– Да ладно. Ты никого не видел?
– Никого. А ты точно в больницу не хочешь?
– Точно. Толик, а Степан где?
– Не знаю. Я думал, с Пыляевым. Кстати, а он где?
– Без понятия. Пропал. Степка со мной был. Мы гуляли… – Вот именно. Мы гуляли. Я вышла из подъезда в сопровождении очень большой и очень страшной на вид собаки. Люди, незнакомые со Степаном, пугались до одури, когда черная туша, обуреваемая страстью к общению, бросалась под ноги. А ведь из ласкового теленка Степка мог превратиться в зверя. Клыки у него сантиметров пять, и живого весу килограмм пятьдесят, а может, и больше, не взвешивала, но нападавший не испугался собаки, следовательно…
